Под конец, когда стало ясно, что меня не отговорить от этой «опрометчивой поездки», Андре попытался настоять, чтобы я взяла служебную машину его отца, но я наотрез отказалась. Именно так – наотрез, даже после того, как Андре привел аргументы о безопасности и моих обязательствах перед ним, как его невесты. Особенно после этих аргументов. Я была полна решимости в очередной раз поступить так, как мне заблагорассудится. Я дорожила этим правом быть «отутюженной» в вагоне в час-пик, я не хотела променять его на комфорт служебной машины отца Андре, предпочитая сделать две «неудобные» пересадки. Так я мстила Андре, мстила вперед, про запас, и он это прекрасно понял.
– Ты ведешь себя, как неразумный подросток.
– А ты – как сумасшедший тиран, – пожала плечами я.
– Я и есть сумасшедший тиран. Я думал, это для тебя не сюрприз. Ты знаешь меня, и все равно едешь. Чего ты хочешь добиться? Пустой квартиры по возвращении? Права на свободу? Ты передумала выходить за меня замуж?
– А замужество несовместимо со свободой? – удивилась я, улыбаясь искусственной, неестественной улыбкой.
– Ты не настолько глупа или наивна, чтобы не понимать, с кем имеешь дело, – ответил Андре. Мы помолчали, стоя в прихожей. Затем я потянулась за курткой.
– Не уходи, – в последний раз попросил он, удерживая мою куртку рукой.
– Иногда мне кажется, что я совсем не знаю тебя, – ответила я и рванула куртку на себя. Андре больше ничего не сказал, он отошел и поднял вверх две руки, давая мне понять, что более мне препятствовать не станет. Я нацепила свои ботинки-вездеходы и короткий пуховик, и ушла. Нет, я убежала, боясь, что Андре остановит меня или что я сама передумаю.
Поехать туда, на «Профсоюзную», было правильным поступком. Я ненавидела правильные поступки. Выйдя из поезда на нужной станции, я двинулась с места, медленно, будто к каждой моей ноге приковали по цепи с гирей, какими удерживали от побега каторжников. Я еле плелась в сторону эскалатора, а когда взошла на первую ступень, он неумолимо пополз вверх. На мою персональную Голгофу я ехала с комфортом.
* * *
Родители Сережи меня ждали. Может быть, они ждали меня дольше, чем я могла себе вообразить. Их глаза были как у потерявшихся на вокзале детей, они были в ужасе, они смотрели на меня с надеждой, хоть в глубине души и понимали, что надежды нет или, во всяком случае, она никак не связана со мной.
– Как же так? – спросила мама Сережи, Алевтина Ивановна, тетя Аля. Ее муж, Сережин отец, Дмитрий Сергеевич, молча кусал губы. На столе в их небольшой кухне стояли три чашки, чайник с темной мутной заваркой и сахарница. Я забыла принести печенье или что-то еще, я пришла к ним с пустыми руками, с пустыми глазами.
