Чаще других приходила на берег Меркашера дочь вождя Илонка. Девушка садилась рядом с певцом, обнимала его сильными и ласковыми руками. Она говорила, что будет хорошей женой, что родит ему сына, который станет вождем племени всадников.
Оскор слушал девушку и молчал. Быстроногие дзуры — удачливые охотники, но у них мало скота, нет красных ковров.
— Почему ты молчишь? — спрашивала она Оскора. — Я умею шить крепкие и красивые рубахи из кожи теленка, вышивать семь черных всадников на жертвенном покрывале. Я лучше всего рисую священную птицу карсу, приносящую людям счастье. Смотри…
Она показывала Оскору наколотую на руке двухголовую синюю птицу с желтыми большими глазами.
— Я открою тебе, любимый, — говорила ему Илонка, — тайну священного рисунка женщин. Ты наколешь тонкими железными иглами на своем теле знаки Ош. И станешь сильнее болезней и смерти.
Слушая дочь вождя, Оскор забывал большую печаль своего народа. Ему становилось теплее. Он пел Илонке песни радости, подслушанные в солнечное утро у пробудившихся птиц. Громче звенел его семиструнный лебедь, быстрее текли серебристые волны Меркашера к Великой Голубой реке.
Илонка понимала песни Оскора, верила им и, счастливая, убегала в юрту отца. Певец оставался один с думами… Мужем Илонки будет самый богатый старейшина. Так хотят предки его народа, так скажет маленький шаман перед живым огнем племени… Оскор может говорить с вождем как друг. Но старый Кардаш скажет ему: «Давно души наших воинов поднялись с дымом жертвенных костров в страну теней. Давно высохли слезы у наших женщин. А родовые костры все еще горят в моем городе, люди не уходят на родные селища. Они ждут мое последнее слово. Помоги найти это слово, певец Оскор!»
А что он ответит старому вождю? Мудрое слово не родится, как песня. Его не подслушаешь у птиц или в поле у ветра.
— Оскор! Оскор! — кричал Вургаш, маленький сын брата, и бежал с горы к нему.
— Кто послал тебя, Вургаш? — спросил его Оскор.
— Я сам… Вождь собирает воинов племени на совет. Все большие мужчины идут к юрте вождя…
В городище старого Кардаша было печально и тихо, как в зимнюю ночь. Неподвижно сидели у родовых костров притихшие женщины, закрывшись черными платками из мягкой шерсти. Лица женщин были торжественны и спокойны. Дети не играли и не ссорились. Маленькие лежали на коленях у женщин на кожаных мешках-равдугах, ребятишки, что постарше, прятались в высокой траве. Одни только собаки бродили от костра к костру, покачивая колечками хвостов.
