Моргунов падун | страница 5



Молвили ровным гласом:
— Мир тебе, ордынское сердце,
Мир вашим детям и внукам!
И не вешняя вода побежала —
Пошла Рязань из полону.
Понесли с собой невод и карбас[16]
Да сетей поплавных — перемётов,
Чем, в дороге идучи, питаться.
Впереди Авдотья Рязанка
С мужем, с братом и с сыном,
Наряжены в белые рубахи,
Опоясаны поясами.
После этого быванья
Воротилась Рязань из полону
На старое своё пепелище,
Житьё своё управляют,
Улицы ново поставляют.
Были люди, миновались,
Званье, величанье забывалось.
Про Авдотью память осталась,
Что жёнка Авдотья Рязанка
Соколом в Орду налетала,
Под крылом Рязань уносила.

Моргунов падун[17]


В старину поморы вольно жили. Помещиков в здешних местах не было. Начальство редко наведывалось — бездорожье. Рыбы ловили вволю, и зверя морского промышляли богато. Одним словом, жить бы не тужить да радоваться…

Но горя и печали хватало. В карельские деревни, в лопарские погосты[18] и в поморские сёла в досельные годы незваные-непрошеные гости наведывались. Спускались сверху по рекам в лодьях[19] ватаги. Человек по тридцать, а то и поболе, — с топорами, с копьями да с пищалями. Нападут ночной порой врасплох на селение, подожгут крайний дом либо два. Загремит набат. Люди выскакивают на улицу кто в чём был, сбегаются на пожар. А на улице их встречают копьями, топорами да саблями. Молодых связывали и в полон увозили.

Кто попроворнее, посмелее — разбегались. По лесам, по варакам[20] хоронились. Спасались и те, кто на дальних тонях[21] сидели либо на Мурмане промышляли.

Ну, а пришлые ватажники — их то панами, то разбойниками называли — ограбят село, погрузят добычу в лодьи и уйдут восвояси.

Сойдутся на старое пепелище те, кто близко ухоронились, воротятся с ближних тонь и с мурманских промыслов поморы, и, глядишь, снова селение мало-помалу отстроится.

Но не всегда непрошеные гости подобру-поздорову из поморья уходили. К примеру взять вот такой случай. Вверх по реке, верстах[22] в тридцати от села, есть Моргунов падун. Почему он так прозывается, многие теперь уж и не знают. Говорить-то говорят: Моргунов падун да Моргунов падун, а спроси, почему так называется, — не скажут.

Падун этот страшный с незапамятных времён, понятно, был. С двадцатисаженной[23] кручи рушится вода, а внизу по всему руслу, как щучьи зубы, острое каменье. И только по одной узенькой извилистой протоке есть проход, можно лодку провести. Но не всякий даже и опытный кормщик может осмелиться и взяться за это.

Шум и грохот слышно за три версты. День и ночь будто гром гремит. Внизу промеж каменьев постоянная круговерть, и от пены белым-бело… Чуть только оплошал — пропал: лодку в щепы разобьёт. А вплавь нипочём не выбраться, сколько ни бейся. Во время сплава, когда лес идёт, бревно-шестерик