Я плохой аналитик, а в своих стихах я прозреваю то, что как человек увидеть не могу. Поэт — это немножко провидец, он должен быть больным. Поэт это юродивый, к юродивым на Руси всегда с сожалением относились и с любовью.
Слово — это божественная сущность, это сгусток энергии, и когда мысль материализуется в слова, возникает не в подсознании, а звучит, то она имеет вес и силу, произнесённая, она разрушительна… или созидательна, это зависит от того, что высказано. Я к словам очень трепетно отношусь, я считаю, что в Слове Бог. Слово для меня всегда с заглавной буквы.
Томми (Ирина Каширина), уличный музыкант.
Вот это судьба —
Как же я до безумия рад вам
Вот это весна
По траве да босою ногой
Завидуйте мне,
Те кто кланялся перьям и бантам
Желаю и вам хоть немножечко жизни другой.
У нас только в нескольких кабаках могут не петь то, что клиент с пьяной рожей заказывает. На улице я могу сказать: "Парень, ты можешь, конечно, свалить — но я буду петь то, что тебе надо слышать". Это терапия на грани с хирургией. Для меня артист не лицедейство, а образ жизни, призвание.
Если я выхожу на улицу, я как встаю на свою вахту. Придёт к тебе человек — музыкант, неформал, гопник, карманник, и произойдёт какой-то разговор, случай. И как ответ возникает песня.
Иные говорят — бездомные, бомжи… Никогда. Странники — да. Человек улицы в том ракурсе, в каком я это вижу — это человек крепкий, человек с сердцем, человек, который сильно верит и обязательно несёт что-то. На улице ещё не каждый достоин работать. Если у тебя нет достоинства, ты позоришь звание уличника. Ты несёшь что-то своей музыкой, своим поведением. А если ты существуешь на улице только, чтобы квасить, за пиво поёшь, каждый потом тебе в морду плюнет. Менестрель — это человек с гитарой, с мечом, — я занимаюсь фехтованием — на лошади, который умел делать всё, быстро передвигался от замка к замку. Не было же телевизора, он был ходячей газетой, передавал песнями вести о войне, о мире, перевозил новую песню из города в город, нёс что-то доброе.
Однажды нас заслушались два фаната-зенитовца. Я смотрю на них — и мне поются, я сердцем чувствую, что человек пашет мотором, воспринимает сердцем, что у меня с ним идёт общая работа, мне не остановиться, всё чётко. Они дослушали, а потом один, кепка набекрень, синий шарф, сказал: "А вы понимаете, что вы не вписываетесь? Я вот стою пьяный, город стоит косой. Так всё плохо, а вы нам тут про рыцарские миры, понимаете ли…" Я говорю: "Ребят, вы слушали?" "Да". "Вы поняли?" "Да". "Значит, это надо".
