Березовый свет | страница 16

И тут хлынул дождь: теплый, сильный, забарабанил по лопухам. Чесночок съежился, поднял воротник. Теперь его белая голова и впрямь смахивала на чеснок. Оглядываясь, я видел, как спина его становилась все темнее, а по лицу бежала вода.

— Здорово, а? — сказал я, чтобы подбодрить Чесночка.

— Ага! — улыбнулся он, глядя на небо.

Чувствовалось, что дождь будет недолгим, и, действительно, он вскоре перестал. Напоследок туча сыпанула пригоршню особенно крупных капель, тут же улыбнулось солнце.

Улыбнулся и Чесночок. Спина его стала парить.

— Здорово? — спросил он у меня.

— Ага! — сказал я. — Здорово!

Лицо его светилось гордостью: он не испугался тучи, не убежал.

И я был рад за него, видел, что ему уже было жаль тех, кто переждал грозу в четырех стенах, кто не пережил этих чуточку страшных, но необычных минут.

Обоим нам жаль было всех, кто не знает, как хорошо промокнуть под таким дождем, потом подставить спину солнцу, чувствовать, как в тебя входит тепло, как ты паришь и у тебя такое чувство, будто родился заново.

Осень — под ногами. Осень — над головой. Осень — вокруг.

Октябрь.

Хмурятся низкие облака, и ветра нет, а они куда-то спешат.

И как-то не по себе: не привык ты еще к холоду, надеешься на возврат тепла.

Шуршат под ногами листья: мокрые, скользкие.

Ни голосов птиц, ни голосов грибников.

Октябрь.

А ты все смотришь в небо, ждешь чего-то, смутно представляя себе, что там, за облаками, — солнце. Невеселый сердцем, все идешь, идешь, сам не зная куда.

Я вышел на старую вырубку и вдруг почувствовал: сейчас выглянет солнце. И оно выкатилось на пять минут в прореху облаков, глянуло мне в глаза. Закурились легким паром старые пни, задышал, будто маленький вулкан, муравейник.

Это было так неожиданно, что я потрогал рукой пенек, но он был холодным, и муравейник был мокрым от дождя.

И все же стало веселее: за толщей иглиц спали муравьи, значит, жизнь продолжалась.

Знающий грибник не усидит дома даже в ноябре. Месяц этот — время зеленушек, самых вкусных, пожалуй, грибов наших. Ищут их не в старых лесах, а в мелколесье, там, где песок, березки, сосенки.

Я обшарил один лесок, другой и, когда стал перебираться в третий, не поверил своим глазам: там, где летом за долгим полем чернела деревня-коротышка, теперь была еще другая, как бы продолжая ее. Такие же дома, такая же улица.

Лишь всмотревшись, понял: не дома это, а ометы соломы.

И в других местах то же самое: казалось, люди вдруг почему-то выстроили себе новые деревни.