С открытием занавеса очевидным стало: мечта Жана Новерра, хореографа и теоретика балета, будет реализована. То был галантный XVIII век, когда месье Новерр писал: "Если бы только художник, музыкант и хореограф могли творить в согласии, какие бы чудеса они указали бы зрителю"… Воистину, публику Мариинского театра ждал вечер чудес. Художники-технологи театра превзошли самих себя. Декорации и костюмы мирискусников и титана "большого стиля": Александра Головина, Константина Коровина, Льва Бакста и Федора Федоровского воссоздали по эскизам с такой тщательностью, вкусом и трепетом, словно отмывали от копоти фрески Дионисия. И оказалось: норма сценографии в былые годы была ничем иным как жемчужиной мирового искусства. Но и декорации, и костюмы — лишь дополнение к балету, но не источник — как говорили в старину — "для умственного и нравственного наслаждения". А это значит — в права вступает хореография.
В программе спектакля были заявлены четыре премьеры от выпускников Академии русского балета имени Вагановой. Картина "Польский бал из оперы "Иван Сусанин" (хореография Андрея Лопухова и Сергея Кореня, 1939 год) и Картина "Волшебные сады Наины" (хореография Михаила Фокина, 1917 год) — первое отделение вечера. И возвращение к жанру, известному еще по картине Эдгара Дега "Танец монахинь в "Роберте Дьяволе". Это — жанр большой оперы, зародившийся в Париже после Великой Французской революции. Снег был тогда белее, зелень — зеленее, а оперы шли в пять актов, щедрых на роскошь убранства. Отдельный акт в оперной постановке был отдан балету, что придавал действию целостность и вносил изящество, изысканность рокайльных завитушек. Родоначальник большой русской оперы — Михаил Глинка, балетные акты к эмблемным "Ивану Сусанину" и "Руслане и Людмиле" и представили выпускники Академии русского балета имени Вагановой.
Они сошлись. Земное и мистическое.
Земное. Картина "Польского бала" переносит в тронный зал замка короля Сигизмунда. В глубине сцены — пирующая шляхта, паны и панны предвкушают скорую победу над Москвой. Пение хора сменяют танцы, призванные дать музыкальные характеристики поляков. И юные дарования Академии Вагановой на характеристики не поскупились. Торжественность и помпезность полонеза под хвастовство хора: "Мы — шляхта, и всех мы сильнее!" задали тон. Краковяк, Вальс и Мазурка сплелись, как узоры на ковре, в сюиту. Жизнерадостность и молодцеватость сменились салонностью, салонность — лихостью и блеском, за которым зарницей сверкнула пустая самонадеянность шляхты. Симметрия построения танцев завораживала, тщеславие и горделивость юных кавалеров и дам и вот это легкое дыхание — окрыляли. Да и могло ли быть иначе, если "Польский бал" вернула на сцену Мариинского театра Ирина Генслер. Характерная танцовщица Кировского (Мариинского) театра, цыганский танец которой в дуэте с Анатолием Сапоговым — одна из легенд театра и огненное полыхание в премьерном спектакле "Каменный цветок" Юрия Григоровича.
