Им страшно, страшно всем. Номах чувствует, как крупная дрожь колотит тело его ахалтекинца, и порою ему кажется, что сидит он не в седле, а на стволе пулемёта, — такой жар идёт от коня и так сильна дрожь. Конь грызёт удила, и звук этот морозом пробирает Нестора.
Отовсюду слышен конский храп и мёртвый стук подков по камням. Люди и животные задыхаются в смраде и гари и падают один за другим. Войско Номаха редеет. Уходят самые верные товарищи, падают лицом в золу и копоть, и она затягивает их, скрывая без остатка. От каждого упавшего взметаются вверх целые облака пепла, окутывают живых.
Но они идут и идут вперёд. Обрушивается с неба пахнущий кровью дождь, но и он не прибивает, не смачивает пепел.
Текут по лицам людей потоки кровавого дождя, но люди не останавливаются. Их всё меньше и меньше, но те, кто продолжают идти, не оглядываются на павших.
Там, впереди, на тёмном небе над выгоревшей землёй виден полукруг красного встающего солнца, и они идут к нему.
Темны их лица, тяжелы их взгляды, но они знают свою цель, и ничто не может заставить их повернуть. Нет им пути назад. Там только выжженная земля, удушливый дым и смерть в горячей золе.
Пусто и сухо горло Номаха. Даже если и захотел бы что сказать своим товарищам, всё равно не смог бы.
Да и не нужны больше ни его слова, ни чьи-то ещё.
Никакие слова не укрепят людей на их пути. Выгорели эти всадники изнутри и снаружи, и только воля держит их в седле.
Невыносим жар сгоревшей степи, но столь же невыносим и притягателен свет встающего красного, как кровь, солнца.
Только бы дойти, только бы не упасть — бьётся в каждом мозгу одна мысль.
Выжигает жар глаза, сердца и души. Но ни один не сворачивает. Только падают замертво или продолжают идти вперёд.
— Свобода! Народ! Воля! — нечеловеческим усилием исторгает Номах из горячей, как кузнечный горн, глотки, но слова падают безжизненные, как карканье ворона.
— Смерть… — шепчет он последним усилием, и поля неожиданно отзываются сухим шёпотом, от которого кожа дыбится мурашками.
— Смерть!..
Пылает солнце над выжженной равниной.
Глух, страшен шаг едущих к нему.
Падает плётка из ослабевшей руки Номаха, падает револьвер.
У ахалтекинца подгибаются ноги, его водит из стороны в сторону.
Номах трогает повод и выравнивает ход.
Конь скулит в жизни лишь один раз. Перед смертью.
Отовсюду, справа, слева, сзади слышен Номаху скулёж коней. И звук этот действует на него так, словно его пилят большими двуручными пилами со всех сторон, вдоль и поперёк.
