Последний окножираф | страница 78



устроили марш к могиле Тито с двухметровым осиновым колом, они собирались выкопать вампира бывшей Югославии, пронзить его сердце этим колом, отрубить ему голову, сжечь его тело, и все это для того, чтобы мы могли спать спокойно. В спектакле использовались также свастика, серп и молот, папская тиара, череп с костями. По преданьям старины далекой, сначала белая лошадь превратилась в черную бабочку, а вампиры — как то известно любому ребенку — появляются из черных бабочек. Вероятно, что эти слухи распространяли сторонники Святоплука в отместку за сомнительную сделку с землей.[68] Легенда не дает точных предписаний, как поступать, если вдруг увидишь, как окукливается белая кобылица.

Эта книга — о выборе. Ты всегда должен делать выбор, даже если выбирать не из чего. Шлягер белградских демонстрантов, основанный на игре слов: «Я не могу петь — у меня украли мой голос». На MTV сделали из него клип.

Мы, венгры, свои голоса бросаем в урны.

Где-то люди протестуют, кого-то избивают, бубнит телевизор во время ужина.

Плачет младенец, и толком не расслышишь, где, кого, почему. Любительская съемка, человека бьют ногами по голове. Бирма? Биафра? Белград? Возбужденная толпа бросается на щиты полицейских. Гладко выбритый диктор переходит к следующим новостям, в Калифорнии выбросился на берег дельфин, друзья природы с воодушевлением тащат его обратно в море. На втором канале — документальный фильм, каждую секунду в мире убивают одного человека. Или это художественный?

w

Победа — в самом его имени. Уинстон, Win-ston, поднимает два толстых расставленных пальца, во второй «V» — дымящаяся сигара. Он так и родился с этим дубль-ве, мы же, проигравшие, и проигравшие вдвойне, в стране, расколовшейся в этот раз только на одну часть, наблюдали с опаской: что будет? Пятьдесят лет назад Уинстон (вкус свободы) сказал, что над Европой, от Щецина до Триеста, опустится железный занавес. Во время войны в бункере Уинстона Черчилля был ватерклозет. В маленьком помещении, о котором мало кто знал, была прямая линия, связывавшая его с Рузвельтом, и он вслушивался в шуршание голоса, который доносился с другого берега океана.

Уинстон на фоне Золотых Ворот. Вокруг десять тысяч шлемов. В тебя швыряют со злостью резиновую дубинку, потом просят вернуть ее. Вот он бежит за тобой, хватает за волосы и лупцует, лупцует тебя до тех пор, пока не взмолишься о пощаде. Уинстон — это вкус свободы. А что же мы курили до этого? Мы не ощущали его, чистили зубы, подтирали задницу, прикуривали, затягивались. Всегда одним и тем же движением. На этом месте могла бы быть ваша реклама. В стотысячный раз я вижу этот плакат и только сейчас замечаю в самом низу: КУРЕНИЕ ОПАСНО ДЛЯ ВАШЕГО ЗДОРОВЬЯ.