Команда яхты уже успела привыкнуть к этой чрезмерной манере выражаться, но сейчас разговорный стиль Барбанегро казался в особом несоответствии с практическими нуждами. Роберт Поотс судорожно кривил губы и передергивал плечами; Анна Жюри давился от уязвленного самолюбия собственным адамовым яблоком; двое других угрюмо разглядывали исцарапанную грудь лейтенанта.
— Бунт на корабле! — продолжал тот. — Бунт на корабле? Бунт это — я!
…Лейтенант неожиданно выдохся.
Его энтузиазм перешел, по старшинству, к Дику Сьюкки.
— Мы все — бунт, — довольно решительно заявил тот, переступил с ноги на ногу и тоже почесал грудь. — Что прикажете, господин лейтенант?
Эмилио Барбанегро (прозвище его было Корсар) пронзительно поглядел в глаза Дика Сьюкки:
— Я верю тебе! — сказал он углубленным и разбитым голосом, — я верю тебе, грубое дитя природы!
Дитя природы польщенно ухмыльнулось. Анна Жюри не мог вынести этого:
— Делать-то что-нибудь мы будем или… нет? — непочтительно спросил он Корсара.
Барбанегро, с некоторой натугой, разразился дьявольским хохотом:
— Делать? Хо-хо-хо!.. Делать? Это мне нравится, старый подсвинок! Конечно! Сегодня же, сейчас же, не сходя с места!
Внезапно он стал серьезен. Лицо его покрылось налетом спокойного героизма:
— Наивные друзья мои! Дорожа честью ваших мундиров, я беру позор на себя. Сегодня ночью я буду говорить… — с консулом? О, нет, довольно!.. — с его женой! Сердце женщины отзывчиво и мягко. Вспомните своих возлюбленных, друзья мои, — вспомните медальоны с их поблекшими фотографиями!
Четверо слушателей от удивления забыли свои обиды; они только молча переглянулись и растерянно подмигнули пятому, неслышно присоединившемуся к компании, — это был Титто Керрозини, итальянец с головой Цезаря и короткими ногами. Он выразительно откашлялся и стал поодаль у борта, перебирая четки из ракушек; с этих пор и до конца сцены лейтенант искоса поглядывал на него. Речь свою Корсар заключил короткой фразой, заставившей всю компанию затрепетать:
— Вы будете ждать меня в притоне «Оригинальная вдовушка».
— В кабаке, Билли Палкой! — взвыл Дик Сьюкки. — Вы слышите, ребята, в кабаке! А деньги?
— Я полагаю, что нас не пустят без денег, — всхлипнул сдавленным шепотом Поотс.
— Н… на чьи средства? — злобно крикнул Анна Жюри.
Корсар побледнел. Пошатываясь, он подошел к столику; матросы испуганно расступились.
— Деньги? — спросил Барбанегро. — Вот деньги, неблагодарное отребье!
Он закинул голову, засунул себе в рот два пальца, как бы собираясь засвистать, и оставался в этом положении несколько секунд. Когда он снова опустил голову, лицо его было серо, глаза сверкали демоническим блеском, а по нижней губе стекала кровь.
