Вдруг посреди бугрящихся, точно океанские волны, холмов проселок попросту исчезает. Четкий, ровный путь сменяется однообразной, безграничной каменистой пустошью, как будто дорога была рекой, распахнувшейся дельтой и вынесшей его в открытое море. Он продвигается дальше – и вот уже слышит внутренний голос, который предостерегает его и настойчиво советует повернуть обратно.
Томаш разворачивает машину – но вид, что спереди, что сзади, один и тот же. Он сбит с толку. Вокруг, куда ни глянь, безликая пустыня – каменистая, сухая, безмолвная, с серебристо-зелеными оливковыми деревьями, уходящими вдаль, насколько хватает глаз, и клубящиеся в поднебесной выси клубневидные белые облака. Он заблудился, потерпел кораблекрушение. А ночь уже не за горами.
В конце концов, не отчаяние от того, что он сбился с пути, вынуждает его бросить якорь на ночь, а нечто совсем другое: несметные полчища крохотных паразитов, одолевающих его тело, да так, что нет больше сил терпеть.
Он въезжает на возвышенность и останавливает машину, воткнувшись носом в дерево. Воздух, напоенный благоуханием ухоженных деревьев, на удивление ласковый. Не слышно ни звука – ни шороха букашек, ни щебетания птиц, ни шелеста ветра. Все, что улавливает ухо, – это легкий шум, который производит он сам. Зато глаза в такой безжизненной тиши глядят острее: среди прочего они примечают нежные зимние цветы, отважно пробившиеся тут и там сквозь каменистую почву. Розовые, голубые, красные, белые… он не знает, как они называются, – видит только, что они красивые. Он вздыхает полной грудью. И без труда представляет себе, что когда-то эта земля была последним оплотом легендарных иберийских носорогов, вольготно пасшихся на здешних диких пустошах.
Вокруг, куда ни шагни, не видно ни малейших следов человеческого присутствия. Ему хотелось обождать, пока он не окажется в каком-нибудь уединенном местечке, чтобы наконец заняться своими неприятностями. И вот он нашел такое место. Подобный зуд не под силу вынести ни человеку, ни любому другому живому существу. Но, прежде чем изничтожить своих врагов чудодейственным снадобьем, он, проявляя завидную терпимость, напоследок доставляет себе несказанное удовольствие начесаться вдосталь.
Он вскидывает обе свои пятерни. Почерневшие ногти отливают слабым свечением. И с воинственным кличем бросается в бой. Он скребет ногтями голову – макушку, виски, затылок, – затем впивается ими в щетинистые щеки и шею. Он усердствует споро, безжалостно и страстно. Почему мы рычим по-звериному, когда чувствуем боль или удовольствие? Поди знай, но он все равно рычит по-звериному и по-звериному же корчит рожи. Он кричит: А-А-А-Х-Х-Х-Х-Х! А потом кричит: О-О-О-Х-Х-Х-Х-Х! Он срывает с себя куртку, расстегивает и скидывает сорочку, сбрасывает нижнюю рубашку. И бьет врага на груди, под мышками… Промежность – вот где истинное средоточие зуда. Он расстегивает ремень, стягивает штаны с подштанниками до лодыжек. И пальцами, точно когтями, яростно расчесывает лобок. Случалось ли ему когда-нибудь испытывать такое облегчение? Он прерывается, чтобы насладиться им сполна. А потом начинает чесаться снова и снова. Затем переходит ниже – и принимается за ноги. Под ногтями уже кровь. Неважно. Теперь вандалы сосредоточились в расщелине между ягодицами. Ведь она у него тоже волосатая. Он сплошь волосатый – с головы до ног. Волосатость, это густолесье черных волос, торчащих на бледной коже по всему телу, всегда служила источником его острого смущения. Впрочем, Доре нравилось ласкать пальцами его волосатую грудь, и это всегда его утешало, потому как в противном случае собственная волосатость казалась бы ему отвратительной. Он обезьяна. И потому всегда тщательно стригся и брился. По натуре человек он чистоплотный, опрятный, скромный и сдержанный. Но сейчас зуд выводит его из душевного равновесия. Лодыжки обхвачены штанами. Он сбрасывает башмаки, срывает носки, стягивает одну штанину, потом другую. Так лучше – теперь можно поднять ноги. И он запускает обе руки в расщелину между ягодицами. Бой продолжается. Руки ходят ходуном, он переминается с ноги на ногу, рычит по-звериному, по-звериному же корчит рожи и кричит: А-А-А-Х-Х-Х-Х-Х! А потом кричит: О-О-О-Х-Х-Х-Х-Х!
