Околесин вышел.
«Добрый малый! — сказал себе Василий Михайлович, оставшись один.— Только хочет показаться разочарованным, а на самом деле не прочь и влюбиться… знаю я его!»
Василий Михайлович, тотчас же по уходе Околесина, взял лист почтовой бумаги, очинил перо, придвинул к окну маленький столик и принялся сочинять письмо.
Известно, что русский язык не совсем еще выработался до той легкости, которая потребна для билье-ду >{13} и вообще для любовных объяснений; а потому Василий Михайлович был в большом затруднении, как писать: милостивая государыня или просто сударыня, или совершенно ничего не выставлять наверху письма и начать прямо с дела. Наконец, он решился на последнее. Послание сочинялось долго, очень долго. Василий Михайлович писал и драл, драл и писал, так что пропустил даже час урока, что бывало с ним весьма редко, и решился послать к ученику свою записку, в которой говорилось, что учитель внезапно занемог и что, находясь в крайне стеснительном положении, покорнейше просит доставить ему следующие за десять или хоть только за пять уроков деньги. Записка была отправлена с кухаркой, а в ожидании ответа Василий Михайлович стал переписывать свое послание. Он до такой степени углубился в него, что не слыхал, как воротилась кухарка, как положила возле него запечатанный пакет, пробормотав что-то себе под нос, как, наконец, принесен был той же кухаркой обычный обед из трех блюд, которые все успели простыть, пока Василий Михайлович выставил в конце страницы заглавные буквы своей фамилии.
Несмотря, однако ж, на такой усиленный труд, письмо Василия Михайловича вышло довольно бессвязно, и круглоты периодов не было решительно никакой.
«Простите мне мою дерзость,— писал влюбленный юноша,— простите, что я осмелился к вам писать… Я знаю, что не имею на это никакого права, но что же мне делать, когда невыносимая, страшная тоска мучит сердце мое… когда сдавленное в груди чувство так и просится наружу… Я не в силах больше сдерживать его… я не могу ни за что приняться: ваш светлый, небесный образ преследует меня всюду… Ради самого бога, не отвергайте меня! Позвольте видеться, говорить с вами; это все, чего я желаю… Умоляю вас, не откажите мне… Одно только слово, и я счастлив, невыразимо, бесконечно счастлив… Скажите мне, где могу я вас встретить опять, когда услышу звуки вашего голоса, увижу ваш взор, от которого так тепло становится на сердце… О, не оставляйте же без ответа это письмо… Еще раз умоляю вас!.. Одно… только одно слово, написанное рукой вашей…» etc. etc…
