. Только теперь до Гитлера дошло, что он начал
мировую войну. Так к мировым войнам не готовятся и так их не начинают. Ну а решение полностью подчинить экономику Германии военным целям, Гитлер (как показывают исследования) принял только в конце 1941 г., после неудачи блицкрига, после того, как в России
«немецкая военная организация не выдержала суровой зимы» (А. Шпеер) и, добавлю я, усилий
«русского Бога», роль которого успешно выполнили советская организация фронта и тыла и русский солдат.
В случае с Польшей Гитлер, похоже, заглотнул не только западную наживку, но и советскую. Грязный трюк? Нет, грязный мир большой политики, где нет морали, но только сила, хитрость и интерес. Августовский договор между Германией и СССР, конечно, развязывал Гитлеру руки в отношении Польши. Сталин, однако, сделал ход, который, помимо прочего, навсегда похоронил возможность в будущем обвинить его в развязывании мировой войны: советские войска были введены на польскую землю только тогда, когда Польша перестала существовать как государство. Вся вина теперь ложилась на Гитлера.
По иронии истории, единственный в ту эпоху руководитель крупного государства, не готовый по-настоящему к мировой войне, – Гитлер, начал ее. По иронии истории, единственный крупный государственный деятель эпохи, который на данный момент не хотел (естественно, не по причине миролюбия, а из-за недостаточной готовности) мировой войны, начал ее – и оказался единственным виновником, тогда как желавшие (по разным причинам, с разными целями и в разной временной перспективе) именно мировой войны Черчилль, Рузвельт, Сталин выступили как борцы с агрессором, с угрозой нового мирового порядка, мирового Рейха. И произошло это не столько потому, что историю пишут победители, сколько потому, что именно вышеназванное трио – «тегеранская тройка нападения» – оказались политиками мирового масштаба, виртуозами мировой шахматной, карточной и т. д. игры, а неудавшийся художник из Вены (с кем за один стол играть сел, бос та?) так и остался, пусть талантливым, но провинциальным по сути политиком, политиком в лучшем случае странового уровня, хотя и харизматическим лидером, фюрером, пустившим судорогу в народы всего мира и заставившим их трепетать. В этом – тотально-личностном (будь то монархия или революционная по происхождению харизма) характере лидерства континентальных деятелей, с одной стороны, и их неадекватному пониманию мира, построенного на господстве островного принципа и возникшей на его основе военно-социальной машины и заключалось главное противоречие деятельности великих континентальных вождей, а также причина «блеска» подъёма и «нищеты» геоисторического финала, неизбежность которого определялась и таким фактором как Россия.
