От домика до верфи несколько шагов. Это устраивало Петра, тем меньше будет на пути любопытных. Тайна его доверена только бургомистру, но она все же просочилась, бродит слух, что верзила Питер — русский царь.
Однако не все верили слуху. Царь, орудующий топором! Возможно ли. Один современник с удивлением рассказывает в своих записках: Петра не отличишь от других рабочих. Однажды на верфи поднимали тяжелое бревно, а Петр замешкался. «Эй, Питер, — крикнул ему старший мастер, — ты что стоишь!» И Петр опрометью кинулся помогать.
Петр изумлял не только заандамцев — всю Европу. В Париже, в Лондоне, в Стокгольме пожимали плечами, возмущались — как можно так ронять свой титул! Петра забавлял этот переполох. И вот еще одно преимущество Голландии для него — здесь, в республике, не надоедали церемониями, лицемерным придворным этикетом. Досаждали только ротозеи, да и то не очень назойливые. Не в обычае еще было собирать автографы, выпрашивать интервью.
«Он не мог сидеть без дела», — говорится в мемуарах. В устах голландца это высокая похвала. Неподалеку чинили мельницу — Петр и там приложил руки. Он осмотрел плотину, каналы, весь арсенал укрощения вод. Не исключено, ему еще тогда, в 1697 году, рисовался город в болотистой дельте Невы.
Не забывал Петр подбирать специалистов для работы в России, а в Голландию вызывал русских практикантов. Ибо, как образно писал один из сподвижников царя Виниус, «жатва железу есть, а делателей нет».
Я спустился к верфи. Она и теперь невелика, строит суда деревянные, большей частью вонботы. Заказов много, дом на воде раз в пять дешевле коттеджа, даже скромного. Число голландцев, живущих на воде, растет. Из центра города их вытесняют, вонботы и в Заандаме образуют как бы предместье — для тех, кто пониже достатком.
Я долго стоял на мосту через Заан. Штабеля леса, сжатого железом, длинные крыши цехов едва нарушают черту горизонта. Ветер приносит запахи свежего дерева, смолы. Спокойная вода, отливающая сталью, холодная, — рыбацкий ботик, спущенный со стапеля, словно вмерз в нее. Вечер гасит краски, сгущает тени, пейзаж обретает скульптурную, суровую четкость старинной гравюры…
Века соприкасаются. Народ ничего не забывает…
