Родная земля никогда не была так хороша. И на первых порах каждый опьянен всеобщим национальным ликованием. Плоды победы — повсюду. Любая вещь домашнего скарба, своя одежда, своя яблоня, свой колодец, всякая живность, мельница, домишко пригожи хотя бы тем, что их не коснется теперь чужеземец.
Дрался с врагами весь народ. Правда, Генеральными Штатами управляют богатые люди, такие, как Виллет Хольт, но они — голландцы, не испанские гранды. И чудится — ничто не помешает теперь простолюдину поладить с властью, работнику — с хозяином…
Так чувствовали и художники той поры, те, что пробивали стену, начинали новое искусство. Здесь, в Голландии, я, кажется, понял их — открывателей простого мира, восторженных и дерзких.
Они — воины, бунтари. Долой коронованных, долой вельмож! Довольно писать библейские, евангельские сюжеты, диктовавшиеся католическим синклитом. Смотрите, как красивы польдеры, отбитые у моря, облака над низиной — «горы Голландии», как восхитительна мирная жизнь! Прочь все выспренное, разукрашенное, хватит преклонять колени, стукаться лбом об пол! Ну-ка, знатные, спесивые, сойдите с полотна, дайте место этому деревенскому весельчаку с кружкой пива в руке, сельской пирушке, стаду коров, убогому хлеву!
Да, это живопись протеста! Она такова даже в самых мирных сценах домашнего уюта, семейных радостей. Ведь то, что принято было считать чересчур простецким, низменным для кисти, художники страстно утверждают. И с такой же горячностью отрицают все, что нравится противникам, что модно за границей — в Париже, в Лондоне. Презирают сверкание лат, мечей, хоругвей, сражения и воинские парады, сюжеты из истории, из мифологии.
Правда, у нации есть свои герои. Бедняки — гезы — с редкой отвагой брали на абордаж испанские корабли. Но солдаты революции вернулись к наковальням, к ткацким станкам, к сохе — они не заказывают своих портретов.
Покупают картины Виллет Хольт и ему подобные, денежная верхушка республики. Сельские пейзажи, житейские эпизоды, подмеченные художником, висят в гостиных, оправленные в дорогие рамы. Заплата на мужицкой рубахе не смущает хольтов, — она, быть может, будит детские воспоминания.
Но времена меняются…
Толстосумы наращивают и капиталы, и спесь. Все дальше они от простого люда.
Художник выслушивает новые требования. Какие? Сейчас мы увидим. Перейдем в другие залы гарлемского музея — туда, где находятся работы самого Франса Галса.
Шпаги, изящные мундиры, ленты…
