– Ответить «Николаю», что все в порядке! – небрежно бросает адмирал за спину. – Господам офицерам приступить к несению службы!
Мостик начинает пустеть.
Неожиданно поворачивается и тихо спрашивает:
– Про поручика соврали?
– Никак нет, господин адмирал! Поручик, но в запасе, – шепчу в ответ. Чуть поразмыслив, обобщаю: – В нашем времени я лейтенант сухопутных войск.
Не говорить же тому, что войск ПВО? Греха не оберешься объяснять!
Рожественский задумчиво смотрит на зазевавшегося матросика, свирепо подгоняемого унтером:
– Молодцом держались, – наконец скептически оглядывает тот меня. – Получите офицерский мундир сегодня же. Я лично распоряжусь… – делает секундную паузу, – господин поручик!
Издевается? Отнюдь, лицо серьезно. Ну что же, поручик так поручик! Все одно – не в тапочках по броненосцу бегать.
– Жду вас на обед, господин Смирнов. Нам есть что обсудить… – Подумав, добавляет: – Придете с Аполлонием Михайловичем.
Адмирал отворачивается, тяжело шагая налево, к входу в рубку. На мостике никого не осталось, лишь Македонский ждет у двери. Рожественский делает приглашающий жест. Старший офицер вытягивается, почтительно отступая, и следует за ним.
Руки, ну пожалуйста, отдеритесь, а?.. Не торчать же мне тут все время! Я с тоской провожаю взглядом командующего. Где, в конце концов, корабельный врач? Матавкин где?! Тут человек погибает, а он…
Кто-то касается правого плеча. Оборачиваюсь – неужели?.. Как живой! Откуда взялся?!
– Вячеслав Викторович… – выдыхает тот.
– Руки как отодрать? – в истерике киваю я вниз. Голос срывается на хрип.
– Секунду… Это нервное у вас, подождите… – лезет в карман. – Дышите глубже! – сует мне в нос пузырек.
«А-а-а-а-а!.. Нашатырь!» – Руки отскакивают сами.
– У вас ром остался?
– Идемте со мной…
Как быстро тут все происходит. Не успеваю я толком приложиться к бутыли под участливым взглядом Матавкина… Наплевав на формальности с этикетом, жадно глотая прямо из горла… Как в дверь раздается стук:
– Ваше благородие, я к его благородию поручику Смирнову!
Ваше… Благородие!.. Госпожа чужбина… Надо было Матавкину эту песню напеть. Понравилась бы, уверен! Впрочем, еще ведь не вечер? Стало быть, теперь я «благородие». Хм, неплохо! Так, а кто это ко мне? У меня появились служебные обязанности?
Матавкин отступает, пропуская усатого унтера в годах.
– Ваше благородие, – обращаясь уже ко мне, козыряет тот, – не изволите подняться? – Усатый держит в руках непонятного назначения длинный предмет.
