– Ты думаешь, я ш ума шошла? – голос Серапеи мог смело посоперничать по теплоте с жидким азотом. – Я же говорю, што это не мы, Щинеушовичи, это ты ишторию не жнаешь! Ты думаешь, Швирепый тшарь вщегда так проживался? Нет, боярин Никодим. По молодошти его Епифаном Книгочеем жвали. Епифаном Добрым. И шобрал он полную огромную комнату вщяких книжек. И штал вщем давать читать. Да только нишего ему не вернули, кому он давал. Кто говорил, што не брал. Кто – што отдавал уже. Кто – што потерял. А кто и вовще жа гранитшу бежал, лишь бы книжку не вожвращать. Хорошая книжка тогда редкошть была, понимаешь… И ошталащь, говорят предания, у Епифана Доброго вщего одна книжка, шамая неинтерешная, которую никто тшитать не хотел. И пошмотрел он на нее, и жаплакал. И проплакал тшелый день и тшелую ночь. А потом жакрыл швою библиотеку на ключ, и ключ выброщил. А череж мещац стали его проживать Епифаном Швирепым. Те, кто жа гранитшу убежал.
– А кто не убежал, как его называли? – с замиранием сердца спросила самая младшая Конева-Тыгыдычная.
– А кто не убежал, Наташа, те никак не наживали. Тем уже вще равно было…[11]
Тем временем разведгруппа под командованием Рассобачинского вернулась к ожидавшим вестей с переднего края женщинам и расстроенно доложила:
– Обошли всю комнату…
– Нашли люк в потолке – не открывается.
– Простукивание показало – заложен слоем кирпича с городскую стену, наверное, не меньше.[12]
– Даже если нагромоздить шкафы и встать на них, работать все одно несподручно будет. Поэтому придется возвращаться и ломать ту, вторую стену…
– А еще мы решили, что поскольку погони за нами, скорее всего, уж не будет, можно пока отдохнуть и поспать.
– Голодными?… Холодными?… – горестно задали пространству риторический вопрос женщины.
Граф Рассобачинский фыркнул в усы:
– Ну, боярина Никодима можете съесть. От него все равно никакого толку, одно ворчание да бахвальство.
Он хотел пошутить, но увидел, каким взглядом посмотрели все на мгновенно побелевшего и вытаращившего глаза Никодима, и прикусил язык.
– Все бы тебе шутки шутить, граф, – разрядила обстановку, все же непроизвольно сглотнув слюну, боярыня Конева-Тыгыдычная. – А мысль дельная. Чай, не дети мы – целый день по катакомбам лазить. Давайте и впрямь местечко поуютнее выберем, бояре нам досок на подстил наломают, да мы и соснем часок-другой. Третий-четвертый. Не больше десяти.
– А, может, заодно мы и костерок разведем из старой мебели: и погреемся, и хоть на свет посмотрим?…
