тебя и не ошибся – ты бросился под машину и уже был почти дома. Здесь. Со мной. Но
тебя и тут не оставили в покое. Я дал им позабавиться, не вмешивался до сих пор.
Признаться, они зашли слишком далеко, и я должен был их остановить. Теперь все
кончено. Следуй за мной.
Я был загипнотизирован силой и уверенностью в голосе Сатаны. У меня даже не возникло
мысли ослушаться. Мне стало комфортно и хорошо, жара уже не ощущалась. Я
чувствовал себя в своей стихии, и мне не хотелось покидать это место, оно принадлежало
мне, было моим домом. Мой Повелитель продолжал:
– Асмодей, признайся, ты потешался над этими жалкими попытками переманить тебя.
моего слугу на сторону света? Смешно, не правда ли? Ты так искусно им подыгрывал, что
я почти поверил, что ты на их стороне.
Я услышал имя, которое точно принадлежало мне очень долго, я не был никаким
Владимиром Волковым, Дмитрием Ларионовым и кем бы то ни было еще, испокон веков я
был слугой Сатаны – Асмодеем. Я всецело принадлежал только ему. Его распоряжения
выполнялись мною беспрекословно, и я был щедро вознагражден – стал одним из самых
приближенных слуг Повелителя Тьмы. Я вспомнил наши беседы о бесполезности любви и
добродетели и обряд, которому был подвергнут много столетий назад: я отрекся от Света и
поклялся обращать во Тьму.
– Да, Мой Господин, было глупо усомниться в моей преданности Вам. Я вернулся и готов
к новым поручениям.
Со мной начали происходить странные вещи: я говорил уверенно, а внутри меня шла
борьба. Я увидел Вику, мою родную Вику, она шептала: “Я люблю тебя, Дима, ты мне
очень нужен. Нужен, как никогда. Не оставляй нас с малышом одних. Молю, вернись”.
Увидел маму, отца и нашу поездку на море, где мы были по–настоящему счастливы,
бабушку, читающую мне перед сном сказку “О рыбаке и золотой рыбке”, и у меня
защемило в груди, там, где у всех людей было сердце. Сердце, способное любить и верить.
Не такой уж жалкой была попытка Света вырвать мою душу из Тьмы. Я разрывался.
Мы приближались к черным воротам, которые охраняли два огромных пса с жуткими
оскалами. Они смирно сели, увидев, кто идет. Меня они тоже признали, я не боялся их,
скорее они боялись меня. Мой Повелитель закончил свою речь:
– Как только мы переступим порог нашего дома, тело Дмитрия Ларионова навсегда
покинет жизнь, и все, что вы сотворили с Мафусаилом, рассеется, как дым.
Не знаю, откуда взялось сопротивление, но я остановился, как вкопанный. До меня дошла
суть происходящего. Все было зря. Весь наш с Мафусаилом труд, в буквальном смысле,
