– Как у тебя с садами? Сажаешь ещё?
– Разграбили всё. Летом уже не сажали. Трубы срезали, воды нет, будку разобрали… Сносить их хотят, по пять тысяч компенсации на нос дали. Я взял, зачем мне теперь сад? Пенсии со скрипом, но хватает. Ты изредка денег присылаешь, так что не жалуюсь. Жалко, конечно. В семидесятом году сад купили, считай сорок лет кормил нас и баловал. Дерево в углу помнишь? Ранетки? Ровесники его. Ничего не осталось… Вандалы… Ни стыда, ни совести, Сашок.
– А у Бусинки сады продавали, я на форуме читал. Взял бы себе, там охрана, никто не сунется.
– Хватит. Пора и честь знать. Я теперь настоящий пенсионер, к сестрам поеду: в Башкирию, в Стерлитамак и к брату, он в Крыму живёт, в Севастополе. Николай звал, у него дом под Оренбургом, проведаю на недельку-другую, там сауна и бассейн, природа. Отдохну и душой, и сердцем. На рыбалку сходим. Поедешь с нами?
– Мы с отцом на Волгу договорились, если отпустят. Он тоже в Оренбург переводится, и у меня под вопросом.
– Я бы на твоём месте вернулся, – сказал дед. – В гостях хорошо, а дома лучше. Надо расти, Сашок. Здесь помогут, пока Коля в администрации, а на пенсию уйдёт, там и ты на ноги встанешь. Успеешь карьеру сделать.
Я не ответил. Откусил пельмень, высосал из него сок, помазал «огоньком» и посмаковал. Пельмени в нашей семье ценили, готовили на праздники и по приходу гостей. Сложившаяся традиция передавалась из поколения в поколение, и когда я угостил ребят в Москве, они удивились, насколько вкусным получилось блюдо. Привыкшие к магазинным кругляшам, они и не догадывались, что правильная форма напоминает чебурек, и в чебуреке сохраняется больше сока, чем в круглом.
– Дед, пельмени как всегда на высоте, – похвалил я. – Марку держишь.
– Талант не пропьёшь, – отшутился он.
Выпили по третьей и смягчились. Мама перестала цеплять деда, Мария сидела тихо и в разговорах не участвовала, а мы втроём балагурили, вспоминая смешные эпизоды из жизни: как я укатил на велике из-под зоркого ока прабабушки; как отец сломал лестницу и упал в крыжовник, поцарапав спину и плечи; как мама впервые варила суп и высыпала банку риса, и рис выбежал на плиту. Дед веселился, но глаза его были печальны. Я видел, а родители не замечали. Им казалось, что он наслаждается новой жизнью, без ограничений и стоп-кранов, отрывается, как выражается молодёжь, на полную катушку. Однако искорка в глазах, которая всегда выделяла деда из толпы, потухла со смертью бабушки. Вся показуха – притворство и театр, дабы не умереть от одиночества. Чтобы увидеть это, необходимо разбираться в людях.
