В полуфинале Ян вышел против Ивара. И у него засосало под ложечкой. Появилось неведомо откуда желание одолеть непобедимого, ведь секрет его раскрыт. Но чуда не произошло. Джин Яна держался неплохо, но проиграл. Вторым финалистом был, разумеется, Генрих.
Вокруг помоста яблоку негде было упасть. Всеобщее внимание было приковано к паре финалистов. Ивар был великолепен. Одно только платиновое покрытие рогов стоило безумных денег. Костюм, сшитый знаменитым кутюрье, потряс даже такого профана в моде, как Ян. Серебряное шитьё чудным образом перетекало с костюма в причудливый узор стальной татуировки. Копыта главного претендента по последней столичной моде были полупрозрачными.
Генрих был замызган не сильнее обычного. Самым наглым образом осмотрев соперника-щёголя с копыт до рогов, он кивнул судье в знак готовности…
Последующий за этим бой джинов обсуждался много лет, он вошёл во все летописи, по нему была написана уйма научных работ… Ибо столь грандиозного поражения еще не было на тысячелетней арене. Тем более поражения чемпиона от аутсайдера. Джин Генриха, казалось, играл с соперником. Он совершенно непостижимым образом разрывал все иллюзорные преграды, с ловкостью струйки воды уклонялся от самых стремительных атак… Через четырнадцать минут, когда, казалось, джин Ивара выжал из себя всё пригодные для боя заклинания, его соперник просто подошёл, обнял и впитал в себя соперника. Под гробовое молчание многотысячной толпы зрителей главный судья произнёс:
– Ивар из рода Раззаулла! Твой джин развоплощён. Победил джин Генриха Безродного…
Генрих появился только через двенадцать дней после победы, что он где-то праздновал, было всем понятно. Но явился он непривычно трезвым, чистым и спокойным. Он сидел в комнате Яна одетым совершенно непривычно – строгий серый костюм, лаковые штиблеты на человеческий манер, начисто срезанные рога, спрятанные под искусную иллюзорную прическу…
– Не удивляйся, – даже голос Генриха звучал непривычно, – я более не учусь. Мне предложили работу. Очень серьёзную работу. Сам понимаешь, такие шансы нельзя упускать.
Ян погрустнел. Осознание, что уходит его друг, вызвало внезапный прилив тоски. Он с трудом проглотил комок в горле:
– Ты на службе в мире людей?
Генрих кивнул. Ян, постоянно коривший друга за пьянство, нарушения устава, грязь в комнате и за тысячи других грехов, внезапно понял, что не знает, что сказать другу на прощание. Но тут наружу прорвался давно мучивший вопрос:
