– Да… Хворый хлопчик. Посмотрю еще раз.
Открывать Доре я ходил с каганцом. Она тот каганец и взяла для надежного опознания.
Я подглядывал в щелку занавески.
Дора водила каганцом над лицом спящего, шептала что-то, щупала кудлатые волосы. Обводила пальцами кругом лица, обрисовывала вроде. И по носу тоже водила. И по закрытым глазам водила. И по бровям, и по губам.
Мне надоело наблюдать такое бабство.
Я позвал:
– Дора Соломоновна, хватит! Как ведьма, точно. Еще каганец уроните, пожар наделаете.
Она не слушала и не слышала. Бормотала и бормотала.
Вышла, когда я уже самовар наставил.
Пробудился большой аппетит. Хватал с стола без разбора.
Дора села за стол по-хозяйски.
Налила себе чай.
– Извините, Дора Соломоновна, сахара нема.
Дора ответила невпопад:
– С чего ты взял, что тот хлопец – Марик?
– А кто ж? И по голосу, и вообще. Что я, Марика не узнаю? Мы с ним с всей силы родные были. Он у нас дома пасся без продышки. Шкловский за ним не смотрел никогда. Жил хлопец на полном произволе. Вы б видели, как его Перчик от себя гнал, когда Марик за ним увязывался в Киев ехать… Вроде собачки бежит до Киевского шляха, а Перец на подводе рукой так – назад – делает: отстань! Ни разу его с собой не взял. Марик просился по-всякому. Нет, не взял. И гостинцев не привозил. А Марик, между прочим, папу любил. Вслух не признавался, а любил. Перед хлопцами хвастался. Я никому не делился. Про себя тихонько знал, что не возил его Перец в Киев, а хлопцам с улицы не выдавал товарища. Вот как мы дружили. А вы говорите…
Дора уселась на стуле плотней:
– Ты где жил?
– В Остре. Всегда. Честно.
– Значит, в Остре Перчик засел. Рувима Либина, доктора, откуда знаешь? Я сама его по Киеву помню.
– Либин у нас в Остре всех на свете лечил. И деда моего лечил. – Про дальнейшее промолчал.
– Сколько у тебя возраст?
– Пятнадцать исполнилось.
– А хлопчику тому? – Дора кивнула в сторону Марика.
– И ему столько же.
– Не может быть. Ему лет тринадцать. Когда они с Перецом в Остре появились?
– Точно не помню.
– До Германской?
– А я считал, Германская – не Германская? В школу ходил. В класс Марик явился. С портфелем большущим. Ему Перец для форса дал. И не для него, для Марика то есть, а для собственного своего удовольствия – вот я какой, сыну малолетнему могу дорогую вещь на понос выдать. А портфельчик старенький. Без защебки. Мотылялась только нахлестка. Там дырки от защебки остались – так веревочкой подвязывалось в крайнем случае. Но хороший портфель. Крепкий. С железячной прокладкой на загибе – знаете, где перекидывается крышка. С заклепочками блестящими. Мы на том портфеле каждую зиму с горы ездили. На спор – скорей всех. Старшие хлопцы пробовали забрать, так Марик зубами отбивался, а не разрешил. При моей помощи, ясно. А вы говорите…
