Перечисляя все Зинкины достоинства, каковые пока что можно лишь предполагать в ней, отец изредка взглядывал на жену в надежде увидеть на ее лице одобрение его покупки, но видел совершенно противоположное. Скрестив на груди руки и судорожно вздыхая, мама упорно молчала. Уводя в сторону готовые наполниться слезами глаза, вымолвила наконец:
— Пресвятая Богородица, Царица небесная, и где только он нашел эту окаянную… — и, не договорив, заплакала.
Примерно так, наверное, подумали о новоявленной все, без единого исключения, жители двора. Первым взбунтовался Жулик. Завидев Зинку, бесцеремонно, по-хозяйски обнюхивающую все углы, он взъерошил всю шерсть, какая только была на нем от ушей до кончика хвоста, и разразился таким яростным, с оттенком плаксивости, лаем, какого мы давно от него не слышали. Оттого ли, что пес почуял в свинье отдаленное, растворенное в жилах присутствие звериной крови, то ли испугался ее клыков, но залился захлебывающимся брехом не прежде, чем вспрыгнул на завалинку избы, куда Зинка, если бы и захотела преследовать его, забраться не могла. Куры, заслышав набатный крик своего предводителя, в один миг оказались на крыше хлевов и долго еще кудахтали там, не смея спуститься во двор, где, вальяжно расхаживая, басовито-утробно похрюкивала непрошеная незнакомка. Карюха, привязанная к саням, перебиравшая в них мягкими губами остатки овсяной мякины, время от времени отрывалась от еды, подымала голову и поворачивала окровенившееся яблоко глаза в сторону Зинки. На всякий случай лошадь переступала задними ногами, выворачивала их так, чтобы нахалка видела ее копыта, которые ничего хорошего не обещали ей, коли она надумает приблизиться к саням. Рыжонка, успевшая свыкнуться с Хавроньей и вроде бы даже тосковавшая по ней, добрая, тихая наша Рыжонка неожиданно для нас проявила, кажется, наибольшую нетерпимость к новой жительнице. Поняла ли старая, что Хавроньино гайно по неизбежности должна занять Зинка, но, едва завидев ее, быстро ушла в свой хлев, развернулась там, воинственно выставила у раскрытой двери рога, которые ни при каких обстоятельствах не пускала в дело, с очевидным намерением преградить путь папанькиному приобретению.
Мы, дети, отнеслись к нему, этому приобретению, по-разному: сестра Настя взяла сторону матери; Санька, любимец отца, потому что был похож на него и уже считался его помощником в доме, «подыгрывал» папаньке, вовсю расхваливал Зинку; беззаботный. Ленька, тот вообще почти никак не отреагировал, хмыкнул лишь как-то неопределенно, кинув беглый взгляд на свинью, и удалился по своим делам; а вот мне Зинка страшно понравилась, потому что, я знал это, во всем селе ни у кого такой нет и никогда не будет. К тому же не только отец, но и я, его младший сын, не прочь похвастаться какой-нибудь новинкой в своем доме. «Покажу, — думал я, — нашу Зинку Кольке Полякову и Ваньке Жукову, они лопнут от зависти!» И, не откладывая коварный замысел на потом, в тот же день сбегал за Ванькой и привел его на смотрины. К моей немалой досаде, Ванька «не лопнул», а, издеваясь над моей гордыней, снисходительно обронил:
