Другая, страшная, с исполосованным лицом, стоящая и вправду в углу комнаты с правой стороны, кивнула ей в ответ. Худощавая порылась в своих синих шароварах и вытащила гвоздь, которым начала ковырять тугие верёвки.
– Посмотри-ка, Диана, у меня появилась подружка по цеху. Венки-то кровоточат.
– Чем это ты? – спросила исполосованная.
– Колумбийский нож, – ответила я.
– Ого. А я этим самым гвоздём, – отозвалась брюнетка. – Храню как реликвию на случай, если встречу свою мать, которая упекла меня сюда. Мне даже жалко эту стерву. Упечь свою дочь в дурку, чтоб наслаждаться домишком в Подмосковье вместе с любовником…
– Лиза, харе болтать. Сейчас Миша придёт. Вытри ей кровь, а то прям Христос долбаный.
– Сколько вас тут извращенок?
– Миша – главная здесь, – ответила Диана, закуривая самокрутку.
Но, конечно, даже в сумасшедшем доме должна быть иерархия. И, возможно, совсем скоро на сцену выйдет сам главарь кучки взбесившихся ненормальных.
– Ну что, как у вас дела? – в комнату протиснулась толстая женщина с моложавым лицом на вид лет тридцати. У неё были густые рыжие волосы, аккуратно уложенные в пучок, большие выцветшие голубые глаза, нос картошкой, надменный рот и вскинутые гордые брови. Одета она была в синий джинсовый сарафан поверх белой блузки, на ногах чёрные лакированные туфли на низком каблучке. Габариты у этой мадам были впечатляющие. Прям хозяйка борделя. Бери и рисуй с натуры.
– Что со мной будет?
– Саша… кажется. Думаю, немного чёрных пыток будет с тебя достаточно. Заранее не держи зла. Практика показывает, это лучшая методика. Надо сломить твою веру, подчинить волю и прочее. Увидимся через три дня.
Она ушла, прикрыв за собой дверь. Послышалось два щелчка. Я сглотнула слюну и попрощалась с миром.
Отныне мир действительно был потерян. Он отталкивал меня снова и снова, вытирал об меня ноги, душил, избивал, выбрасывал в помойные ямы. Я почти не приходила в себя, потому что мне казалось, что я до сих пор лежу в ванне в своей квартире и наслаждаюсь теплом собственной крови, которая необыкновенно приторна на вкус. Я собирала пазл, в котором ни о чём не жалела, кроме того дня, когда я покинула своего возлюбленного. Это мучило меня наравне с пытками, и иногда мне хотелось страдать ещё сильнее, хотя сильнее уже было некуда. И это уже бесило меня настолько, что я захлебывалась в рыданиях, заглушаемых марлевыми повязками. Не знаю, отчего мне было настолько больно, то ли от того, что моя любовь никак не оставит меня, то ли от того, что я больше не хотела умирать. К концу третьего дня силы оставили меня и я провалилась в вечный сон. Я умоляла несуществующего в моём сознании Бога о том, чтобы он подарил мне отсутствие сновидений. И он меня услышал. Этот Бог, в которого не поверю никогда.
