Видимо, это было что-то вроде посвящения, которое не предусматривало добровольность вступающего. Религиозная либо извращенческая секта, либо всё вместе, либо жить мне недолго осталось. Я не девственница, бояться жертвоприношений не нужно, а вот посторонних предметов в теле ощущать не хотелось бы. Смерть или секс? Секс со смертью может быть? Приятно умирать в процессе того, что любишь, но как же не хочется боли…
Я лежала так уже пять часов и в течение всего этого времени не могла свыкнуться с несправедливостью, заставшей меня врасплох в женской уборной. Две девушки, ещё недавно пожимавшие мне руку возле лестницы, на которую я тащила свой чемодан, ворвались в кабинку, когда я только собиралась справить нужду. Я провела в дороге целый день и всё это время терпела, поэтому не было ничего удивительного в том, что пока они волокли меня за руки по коридору, я оставляла за собой реку позора.
– Да она обоссалась! – взвизгнула одна из девушек, ещё сильнее сжимая моё запястье.
Я не могла ничего сказать, позвать на помощь. Во рту у меня покоились мои собственные трусы. Мысленно я готовилась к самому худшему. В голове перемешались события последних дней, которые и привели меня в этот гостеприимный дом терпимости – сумасшедший дом. Я находилась в дурдоме. И я… пришла сюда сама.
– Как тебе лежится? – спросил кто-то над ухом, проводя пальцем по моей шее и одновременно вытаскивая трусы у меня изо рта.
– Жарко, – просипела я.
– Ты уж прости, но я не люблю холода. К тому же пот всем к лицу, он выглядит сексуально, – пояснила она.
– А зачем пакет на башке?
– Для иронии.
– Лицо всё запарило, сними пакет, – потребовала я.
– Не-а. Мне нельзя.
– Я сниму, – послышалось где-то совсем рядом.
– Получать будешь ты, – взвизгнули ей в ответ.
– Само собой. Я же в особом положении, забыла?
Проклятый пакет сняли с головы и, наконец, я смогла увидеть место, в котором находилась. Это была просторная комната с одной кроватью. Окна наглухо зашторены тёмными занавесками. Горела яркая лампочка, которая ослепляла. Больше ничего не было. Пыточный минимализм прям. Целлофана только не хватает.
– Какого хрена вообще? – прошипела я.
– Ослабим её? – спросила худощавая брюнетка с широкими полосами заживших шрамов на запястьях. Наверняка резала себе вены неоднократно. И, возможно, потом сама же звонила в «скорую», чтобы её спасли. У таких мания на эти вещи: находиться на грани жизни и смерти. Ощущения покруче наркоты. Я сама на это подсела. Правда, мой суицид был более сознательным. Сознательный суицид – вот ведь безумие.
