Они стали подниматься на холм по слегка заросшей тропе среди падубов, лавровых кустов и каштанов. Остальных не было видно, слышались лишь голоса.
— Вы скоро возвращаетесь на флот? — спросила Демельза.
— Не так скоро. Пока что я плохо вижу вдаль. Доктора говорят, что со временем зрение восстановится, оно испортилось от попыток читать и писать в полутьме.
— Сочувствую.
— А дядя хочет, чтобы я на некоторое время остался в Треготнане. С тех пор как скончалась его жена, домом занимается его сестра, моя тетушка, но ему не хватает общества, он стал угрюмым.
Демельза остановилась и оглянулась на дом — квадратный особняк в мавританском стиле с четырьмя флигелями-часовыми. По залитой солнечным светом прогалине в леске промчалась стайка оленей.
— Вы могли писать домой? — спросила Демельза. — Дуайт не мог. Кэролайн получила только одно письмо за год.
— Нет... Я писал ради удовольствия. Но бумаги не хватало, так что каждый клочок приходилось исписывать с обеих сторон, и вертикально, и горизонтально, таким мелким почерком, что иногда я сам не мог разобрать.
— Вы пишете?
— Поэзию. Или, скорее, просто стихи, назовем более скромно.
Демельза прищурилась.
— Я прежде не встречала поэтов.
Армитадж вспыхнул.
— Не принимайте всерьез. Просто вы спросили. А в то время это спасало от безумия.
— И вы продолжаете писать?
— О да. Это стало частью моей жизни, хоть и малой частью.
Они опять начали подниматься и оказались на террасе, откуда открывался вид на закат, но по-прежнему опережали остальных, остановившихся где-то на полпути. Терраса была замощена кирпичом, а ведущую к ней лестницу охраняли два каменных льва. В центре находилась статуя Бахуса, смотрящая в сторону моря.
Солнце уже полыхало из-за облаков. Будто кто-то открыл дверцу печи, и недогоревший уголь светился ярко-красным сиянием. Черные утесы неровной линией вдавались в фарфоровое море. Чайки кружились, как ятаганы, молча взрезая вечерний воздух.
— Капитан Полдарк сделал мне два величайших одолжения, — сказал Хью Армитадж.
— Да?
— Подарил мне свободу и возможность встретиться со своей женой.
— Я не мастерица в этих любезностях, лейтенант, но благодарю вас. А разве...
— Что вы хотели сказать?
— Я собиралась сказать, что разве стоит упоминать две столь разные вещи в одном ряду? Словно... — она снова запнулась.
Остальные теперь поднимались к ним.
— Я не пытался быть любезным, — ответил он. — Лишь искренним.
— Ох, нет...
— Когда я снова вас увижу?
— Я спрошу Росса, когда он может вас пригласить.
