Лихачев не проблематизировал стереотипов. Своей аудитории он сообщал не что-то радикально- (тем более, избави Боже, скандально-) новое, а вещи, принятые и освоенные научной мыслью его времени, даже академичные. Подлинная новизна скандальна и неудобна, для большинства уж точно. Проповедь же академика Лихачева подтверждала ожидания. Он не будоражил — успокаивал. Его роль в культуре тех лет была, можно сказать, терапевтической.
Он не задавал вопросов, не заставлял их ставить: он на них отвечал.
Прежде всего, на "главный" с середины XIX века русский вопрос: как жить, "что делать" — к 80-м он стал уже очень насущным. В качестве ответа Лихачев предлагал простые вещи: любить родину, почитать созданные ее народом в прошлом культурные ценности...
Задача проповедника — укрепление своих слушателей на незыблемых основаниях, почитаемых скорее вечными. Ценности, которые проповедовал Лихачев, и он, и его слушатели рассматривали как вполне вечные. Культурная программа русского интеллигента конца XIX — начала XX века с характерными лля нее представлениями о правилах поведения, о чести, об иерархии предпочтений рассматривалась как ценностный кодекс едва ли не на все времена. Филолог Лихачев оказывался проводником прямо в вечность — тем, чем испокон веков были священники и чем в Советском Союзе конца 80-х они быть еще явно не могли. А потребность в вечном чувствовалась.
Корни учительства: литератор
В "феномене Лихачева" сказалось большое уважение к науке: традиционное для советского общества вообще, для позднесоветского — в частности (вспомним хотя бы безоглядную, оптимистическую веру 60-х в науку, в ее возможности устройства мира — в 80-е многие прекрасно ее помнили как личное переживание). Перестав доверять идеологии, науке еще верили: она "честнее". Казалось: ученый- профессионал (особенно гуманитарий, особенно такой старый, интеллигентный) лучше идеолога понимает устройство дел человеческих.
На стороне Лихачева-проповедника стояла и куда более мощная традиция.
В допетровской Руси был институт духовного отцовства: каждый православный должен был иметь духовника — личного наставника в вере (в коренных смыслах жизни, в основах бытия). Духовник отвечал за чистоту вверенной ему души — и догматическую, и нравственную, что не разделялось. Вплоть до XVII века на Руси не было церковной проповеди: индивидуальное наставничество духовного пастыря заменяло ее. Из этого делают даже вывод, что вообще "подлинная христианизация Руси" — "заслуга именно духовных отцов": благодаря им "христианское учение сделалось личным духовным подвигом каждого верующего". Об этом писал, в частности, Д.М. Буланин — что характерно, в юбилейной статье о Лихачеве.
