Остомысл сидел в кресле, среди соратников и сподвижников. Старательно изображал благоволение, одобрение. Потому что в предшествующую ночь «соратники и сподвижники» из числа галицких бояр перебили здесь, вокруг, в княжеском замке более 120 его слуг, его людей. Людей, которых он растил. С которыми рос сам. Которым доверял. Свои помыслы, дела, надежды. Свою душу и тело.
Теперь жгут Настю. Его Настю. Единственную близкую душу во всём мире. «Половинку» его. Жгут не как изменщицу, развратницу, любовницу. Как ведьму. Как служанку Врага Рода Человеческого. И любое его действие — жест, мимика, слёзы — в защиту её, в сочувствие ей — будут объявлены проявлением распространения сатанинской заразы и на него самого. Тогда — смерть. И даже корзно — не защитит.
И мудрец-Остомысл благосклонно кивает слугам, подкидывающим дровишки, милостиво улыбается «соратникам и сподвижникам» — убийцам его любви, его близких людей. «Правильным путём идёте, товарищи!». Принимает назад свою официальную жену, сестру Боголюбского, и ненавидимого сынка, становится паинькой… Как шёлковый.
Это — закономерный элемент истории каждого попаданца. Благостный — не самого жгут, только его любимую. Дети («настасьичи») выжили, им позже даже удастся дать удел.
Это — моё закономерное будущее.
«Предупреждён — вооружён».
Вера в волшебство есть не только чисто наше славянское свойство времён «Святой Руси».
«Гасконские крестьяне также верят, что… злые люди иногда склоняют священника отслужить обедню, называемую обедней святого Секария… Служить обедню святого Секария можно только в разрушенной и запущенной церкви, где ухают ко всему безучастные совы, где в сумерках бесшумно летают летучие мыши, где по ночам останавливаются на ночлег цыгане и где под оскверненным алтарем притаились жабы.
Сюда-то и приходит ночью недобрый священник со своей возлюбленной. Ровно в одиннадцать часов он начинает задом наперед бормотать обедню и заканчивает ее, как только часы зловеще пробьют полночь. Священнику помогает его возлюбленная. Гостия, которую он благословляет, черна и имеет форму треугольника. Вместо того чтобы причаститься освященным вином, он пьет воду из колодца, в который было брошено тело некрещеного младенца. Знак креста он чертит на земле, и притом левой ногой.
Делает он также много других вещей, на которые ни один добрый христианин не мог бы даже взглянуть без того, чтобы его до конца жизни не поразила слепота, глухота и немота. А тот, по чьей душе отслужили такую обедню, мало-помалу усыхает. Никто не может сказать, что с ним. Врачи и те ничего не могут понять. Им и невдомек, что его медленно губит обедня святого Секария».
