Старшой отвел Петрова в полутемный блиндаж, где было людно и так накурено, что заслезились глаза, и сам исчез. Петров подождал его, подождал и, оглушенный криками связных, ослепленный дымом, выбрался наружу. В окопчике старшого не оказалось, видимо, он пошел отыскивать свою войну. Петров не то чтобы огорчился, но почувствовал себя еще более одиноким, хотя со старшим его не связывали ни дружба, ни приятельство. Тут в окопчик из блиндажа вышли двое — майор в романовском полушубке и старший политрук в солдатской шинели.
— Ты комсомолец? — спросил старший политрук Петрова.
— Да!.. Конечно.
— Будешь комсоргом полка. Временно, только на этот бой.
— Светлякова-то, вишь, убило, — пояснил майор, как стало ясно, командир полка.
Старший политрук колюче глянул на Петрова:
— Справишься?
— Нет, — ответил чистосердечно Петров, понятия не имевший об обязанностях комсорга полка.
— Во дает! — рассеянно восхитился командир полка и скрылся в блиндаже.
— А что я должен делать? — пробормотал Петров.
— Прежде всего личный пример… — строго начал старший политрук, но, знать, что-то непредвиденное случилось на этой скрытой от непосвященных войне, потому что, не договорив, он опрометью кинулся в блиндаж.
Но и сказанное им подбодрило Петрова. Он пытался стряхнуть с себя одурение, собраться для дела. Он тер себя по каменному животу и глотал слюну, чтоб изгнать жжение из пищевода, когда снова показался майор.
— Правду хин! — заорал он в никуда. — Опять пропал!.. Комсорг!.. — продолжал он на крике, хотя Петров находился в двух шагах. — Отнеси второму! — И сунул Петрову какую-то бумажку.
— Какому второму? — не понял Петров.
— Комбату-два Солончакову.
— А где сейчас товарищ Солончаков? — вежливо спросил Петров.
— В бою… Где же ему быть?.. — И командир полка снова скрылся.
По счастью, в окопе возник старшина с громадным термосом в руках.
— Где второй батальон? — обратился к нему Петров.
— Тама! — не задерживаясь, махнул на лесок старшина.
И Петров отправился в этот лесок через заснеженное, перепаханное снарядами поле, через реку, вдруг оскользавшую под ногой едва припорошенным ледком, и странное чувство опасности давило ему на плечи, холодило лоб, понуждало сжимать тело в комочек. Его наспех учили воевать, он не был готов даже к такому чепуховому испытанию, как держать себя в пространстве между НП полка и НП батальона, ведущего бой. Он умел шагать строевым, походным и торжественным шагом, мог построить взвод, занять оборону, решить несколько простых задач по тактике, но не знал, как ориентироваться на местности, распознавать вражеский огонь. У него было детское представление о переднем крае как о рубеже: здесь — наши, а там — противник. Но его тело чуяло невнятную опасность и само оберегало себя. Он не добрался еще до леска, а уже знал, что поле простреливается, воздух весь перечеркнут тихо поющими струнами. То ли противник вел прицельный огонь по нему, то ли, что вернее, держал в напряжении наш НП и коммуникации. Он пригибался, прядал за сугробы, передвигался бросками, почти так, как это делал бы бывалый солдат.
