— Мне с ним надежно. Не знаю, как еще сказать. Я чувствую себя защищенной.
— А со мной беззащитной?
— Ну конечно, ты же боксер-перворазрядник и можешь уложить любого, кто ко мне пристанет. Но я не о такой защищенности говорю.
— Может, он скрытый гений?
— Думаю, что он хороший специалист. Знает свое дело.
— И все?
— Это немало. Мы знакомы с тобой лет семь, и ты все тот же: начинающий поэт, актер-любитель и боксер-перворазрядник. Так начнись же как поэт или стань профессиональным актером или на худой конец мастером спорта.
— Ты никогда не была жестокой, отчего вдруг?..
— Мне не приходилось никого защищать! — перебила Наташа, и Гущину стало жаль бедного красивого поэта.
Он был далек от того, чтобы всерьез считать себя его счастливым соперником. Поэт не нравился Наташе сам по себе, он же, Гущин, случайно оказался в фокусе внимания молодой томящейся души. Его личные достоинства тут ни при чем. Он-то видел настоящую Наташу, и к ней тянулось его сердце. Наташа его не видела, а придумывала, оттолкнувшись от первого впечатления. Быть может, тому причиной его седые волосы, те самые, что срочно требуются «Ленфильму». Но он не испытывал горечи, все равно их встреча остается божьим подарком, так же как и эта мастерская, Микула Селянинович, его семья, и друзья, и стихи, и песни, и споры — самое звучание молодых, страстно заинтересованных голосов!
Когда Гущин открыл глаза, красивого поэта уже не было в мастерской, на его месте сидела девушка с бледным русалочьим лицом и прекрасными рыжими волосами. Она таинственно улыбнулась Гущину, словно приветствуя его после долгой разлуки. Подошла Наташа с маленькой подушкой, обтянутой вологодским рядном:
— Вы устали, Сергей Иванович, давайте я подложу вам под голову.
Это уже не было игрой отвлеченных сил — дружеская забота о немолодом, утомившемся человеке. Гущин сказал смущенно и благодарно:
— Спасибо. Я не умею пить. Отвык.
— А никто не умеет. Хотя и привыкли.
Очевидно, Наташа имела в виду совсем развалившегося юного поэта с несчастным заострившимся личиком, и осоловевшего Мефистофеля, и красного, как из парильни, противника Верещагина. Один Микула Селянинович, как и подобает богатырю, был свеж и бодр, хотя выпил не меньше других…
Наташа увела Гущина из гостеприимного дома, когда полумертвый поэт и Мефистофель стали снаряжаться в новый поход за водкой.
— Ты не сердись, Наташенька, — жалобно говорил художник, — ребята выпить немножко хотят.
— Пейте на здоровье, а Сергею Иванычу хватит! — решительно заявила Наташа.
