— Авось не доживешь, — злобно пообещал санитар, закрепляя повязку.
Он собрал свою сумку и пошел к двери.
— Тебе на живодерне работать — цены б не было! — крикнул ему вдогон Старков.
Он прилег на койку, закрыл глаза, и сразу подступило видение…
Он сжимает в руке бомбу…
Великий князь, провожающий взглядом своих сыновей… Подъезжает «даймлер», откуда выскакивает молоденький адъютант с бюваром в руке, бежит к Великому князю…
Филеры начинают свое обходное движение к бомбисту…
С другой стороны приближаются унтер и солдат.
Все последующее идет в замедленном изображении.
Великий князь похлопывает адъютанта, обнимает за талию, треплет за ушком…
Гороховые пальто все ближе…
Стражники все ближе…
Адъютант прыгает в машину. Она козлит…
— Такая ваша планида! — шепчет Старков и замахивается бомбой…
Рванулась машина прочь…
Выдохнул голубой дымок Великий князь…
Чудовищный взрыв расколол мироздание…
— Хорошо, — шепчет лежащий на койке Старков. — Как хорошо!..
…Другое видение населяет вакуум его отключенного от деятельной жизни сознания.
Старков сидит за самодельным столом в крошечном закутке — земляной заброшенной баньке — и при свете керосиновой лампы начиняет бомбу. Перед ним аптекарские весы, мешочки с селитрой, порохом, бутылочки с кислотами, пружинки, проволочки, куски разного металла. Он так ушел в свое тонкое и опасное занятие, что не сразу услышал сильный стук в дверь.
Но вот услышал, и рука сама потянулась за револьвером. Он оглянулся, ветхая дверца вот-вот готова сорваться с петель — ее пинают снаружи ногами.
Старков спрятал револьвер в карман кацавейки, взял тяжелый молоток, подошел к двери и откинул крючок.
Перед ним стоял мальчик лет двенадцати с заплаканными глазами.
— Чего не отворяешь? — сказал он басовитым от слез голосом.
— А ты почем знал, что я тут? — подозрительно спросил Старков, но молоток отложил.
— Где же тебе еще быть? Все знают, что ты тут книжки учишь. Идем, тетка Дуня помирает.
— Какая тетка Дуня?
— Ты что, зачитался или вовсе дурак? Да твоя маманя. Сердце у ней.
— Ладно, ступай. Я мигом…
…У свежевырытой, рыжей на снежном фоне могилы стоит отверстый гроб. В нем лежит маленькое, выработавшееся тело далеко не старой женщины — ее русая голова едва тронута сединой, в узловатых пальцах белый платочек. У гроба — пять-шесть соседских женщин и мальчик, принесший Старкову скорбную весть.
— Заколачивайте, — говорит Старков могильщикам. Лицо его сухо.
Глухо и скучно колотит молоток по шляпкам гвоздей. Ворона прилетела на соседнее дерево, сутуло уселась на ветку и вперила темный зрак в привычную ей, кладбищенской старожилке, человечью печаль.
