Пляшет, пляшет народ свободной Трансильвании, вьется и ликует над ним светлый дух праздника. И пляшут вместе с ним в братском круге все народы свободной Европы.
– Блоха, ты провоцируешь?
– Мой господин, я пытаюсь вас развеселить.
– Не нашла лучшего время для веселья?
– Вы удручены местным жлобством.
– И ты решила обрадовать меня?
– Разве я плохой стилист?
– Ты становишься все более самоуверенной.
– Меня вдохновляет ваша ушная раковина.
– Ты слишком комфортно в ней устроилась.
– Брюзгливость не идет вам, мой господин.
– Вот запихну тебя в эту устрицу…
– И меня проглотит трансильванский бандит?
– Проглотит, запьет белым вином.
– И я пройду через его перистальт?
– И окажешься в унитазе.
– Всплеснусь, воскресну и вернусь!
Мда. Блохи мои совершенно распустились. И с этим трудно что-либо поделать…
Voilà! Устрицы под пармезаном готовы. Жри, бандитское отродье!
День: Париж. Grand Opéra. На служебном входе меня встречает огромный африканец с огромной бородой и огромной умной серьгой, поднимает на лифте, ведет по лабиринту коридоров к артистической гримерной. Отпирает дверь, оставляет меня в комнате. Здесь подсвеченное зеркало с подстольем, стол, мягкая мебель, напитки, фрукты в вазе. Жаровня. На стене – монитор в позолоченной раме. В нем видна сцена с расположившимся на ней оркестром. Играют вступление. Судя по одежде дирижера и оркестрантов – репетиция. Или запись. Блоха идентифицирует оперу: The Children of Rosenthal. Нет, все-таки репетиция. У меня в запасе еще тридцать одна минута, чтение сегодня совсем простое. Могу расслабиться после дороги, послушать музыку. Хотя в операх я ни хрена не понимаю, даже с помощью блошек. Сажусь на диван, беру яблоко. В мониторе женщина начинает петь, глядя в ноты. Поет по-русски. Блоха идентифицирует текст:
В саду сидел я.
День был светел и тих.
Ветви яблонь цветущих
Чуть трепетали.
Сияла лазурь, и солнце
Потоки лучей низвергало
На тихую землю.
Вдруг в синеве
Появился божественный лебедь,
Стал кругами спускаться ко мне.
И скользил, и летел,
Благородные крылья раскинув.
Я, любуясь его красотой,
Замирал и молил,
Чтобы вечно продлился
Полет этот чудный.
Он все ниже спускался,
По ветру скользя,
Становясь все белей и прекрасней.
Вдруг из крыл белоснежных
Брызнули черви!
Словно град, застучали
По свежей листве,
По моей голове, по лицу и рукам!
Лебедь больной спускался с небес,
Криком печальным скорбя о великой утрате!
В нежной лазури плоть распадалась его
Так стремительно, так безвозвратно!
