и двинулись в сторону элитарной кухни, став французами или ирландцами. Теперь многие из них жарят на Роб-Грийе или Беккете. Алвис же углубился в немецкий XVIII век: Гете, Готшед, Лессинг. Все его
чтения — на первоизданиях. Дорогое удовольствие, кропотливый и опасный труд.
Вкатывается колобком весельчак Антонио, мастер эскалопов на Лампедузе. Одно время в Кухне его сильно критиковали за дрейф в сторону фастфуда, когда он денно и нощно пек барабульку на Барикко и активно ратовал за введение детской темы в book’n’grill. Но Квинтет идею не поддержал. Я тоже категорически против детского чтения. Дело тут не в морали (все мы циники и деляги, безусловно), а в элементарном расчете: мальчик может навсегда застрять на дешевых куриных крылышках на “Питере Пэне” и требовать их во взрослом возрасте, так и не почувствовав вкус серьезной литературы. Инфантильность! И – риск, риск. С детишками ли нам возиться? Двенадцатый съезд обложил Антонио взысканием на пятьдесят штук за самоуправство. Он выстоял молодцом – расплатился, даже фартук не сменил, а стал раскручиваться на “Леопарде” Лампедузы. И раскрутился, надо сказать. А прошлые неприятности сошли с него как с гуся вода.
– Антонио! Как горит?
– Ярко, ярко, Геза! Я слышал, ты замахнулся на Бабеля?
Откуда он знает? Интересно…
– Возможно.
– Не боишься еврейской зависти?
– Я никому не перехожу дорогу, Антонио. Бабель – советский писатель.
– И еврейский. Смотри, Абрам может на тебя надуться.
– Это его проблема. Я блюду кодекс.
– Знаешь, когда я сбацал детский утренничек в Палермо на Джанни Родари, я тоже был уверен в непогрешимости!
– Другая тема, Антонио.
– Геза, я знаю нравы еврейской диаспоры на Кухне. Они борзеют.
– Übertreibung[5], – произносит Алвис, тюкаясь рыжеватым кулаком с нашими. – Временами я почитываю на Фейхтвангере, мне никто из наших евреев слова не сказал.
– На Фейхтвангере! Сла-а-а-а-а-ва богу! – хохочет и хлопает его по плечу Антонио. – Но придет время – скажут! Они всех еврейских писателей мнут под себя, подберут и твоего Фейхтвангера.
Входят двое русских коллег – Алвизо и Беат. У одного – XIX век, у другого – XX. Тюкаемся.
– Геза, ты читал когда-нибудь на Лескове? – спрашивает альбинос-красавец Алвизо.
– Раз восемь. Не очень ходовой товар, фрателло.
– Вот я тоже так же думал! А оказалось – нет! Новая болгарская буржуазия стала на него круто подсаживаться.
– Впервые слышу.
Алвизо всегда излишне откровенен. У нас, русских, его считают простаком и рубахой-парнем, но с хорошими мозгами. Он всегда легко делится идеями. А у нас борьба за рынок довольно жесткая. Лесков? Болгария? О’кей, фрателло Алвизо, я учту…
