Честное слово, если отец скажет мне идти тренироваться дальше, я слопаю Пиппу, слопаю в один присест, и плевать на последствия.
Я останавливаюсь у отцовских ног. Он смотрит ласково.
— Отлично, — говорит он и треплет меня по голове. — Ты поставила рекорд, детка. Все у тебя получится.
В животе у меня опять урчит.
— Папа, а мы есть будем?
В глазах у него проскакивает искорка.
— Будем, но не сразу. Осталось еще одно задание.
Я подавляю стон. Если я все сделаю хорошо, отец будет мной гордиться. Может быть, вечером он наконец-то расскажет, зачем меня сделал. Я заставляю себя улыбнуться.
— Тебе нужно научиться охотиться. Чтобы сделать главное, ты должна стать хитрой и незаметной. Вот сейчас и начнем тренировки.
— Охотиться? — переспрашиваю я. Это слово поднимает во мне бурю инстинктов, будит какие-то первобытные желания.
— Отправляйся в лес и принеси мне кролика. Положим его в жаркое.
При одном упоминании ужина у меня текут слюнки.
Я перелетаю через живую изгородь и приземляюсь в лесу. Переключаюсь на кошачье зрение, принюхиваюсь. Наплывают запахи — сосна, глина, дичь, страх.
В лесу летать трудно. Тесно стоят деревья, ветки цепляются за все вокруг. Поэтому я не лечу, а бегу по усыпанной листвой земле и думаю, как бы мне раздобыть кролика и вернуться к отцу еще до темноты. Когти голода терзают желудок.
Я чую множество зверьков, которые прячутся в подлеске и на деревьях, но они бросаются прочь еще прежде, чем я окажусь рядом. Я слишком поздно понимаю, что их пугает мой быстрый шумный шаг.
Так мне кролика никогда не добыть.
Я замедляю шаг, вспархиваю и перелетаю между деревьев. Быстро лететь не получается, зато ногами я теперь не касаюсь земли. Никто меня не услышит. Наверное, отец именно это имел в виду, когда говорил, что я должна быть бесшумной?
Внезапно до меня доносится теплый, с ноткой страха кроличий запах. Я не свожу глаз с мелкого зверя, который скачет по сухой листве.
Мое.
В дело вступают мои инстинкты хищника. Я бесшумно подлетаю ближе, еще ближе. Кролик копошится в ямке у корней дерева, прижимается к земле, хочет юркнуть в норку. Я слышу стук его сердца, эхом отдающийся по сырой земле.
Бросок, и мои зубы вонзаются в мягкую плоть его шеи. Какая-то часть рассудка корчится от удовольствия, но я должна держаться. Нельзя сожрать кролика сырым, прямо тут. Кролика надо отнести отцу.
Теплая кровь стекает по подбородку, пятнает воротничок бледно-зеленого платья. Я оттираю ее рукавом — теперь и рукав весь в крови. Платье испорчено безвозвратно, что скажет отец?
