Гай глубоко вздохнул.
– Я пытаюсь объяснить, что не доверяю себе самому, – ответил он наконец. – Я… я никогда не думал, что могу настолько запутаться в собственных чувствах.
– О! Кажется, я понял, – сказал Рэн. – Раз дела обстоят так, я полагаю, что тебе немедленно следует ехать в Вейкфилд. Здесь в таком состоянии ты ничего путного не сделаешь. И вообще, сейчас тебе гораздо важнее побыть с сыном, кстати, это нужно вам обоим, и разобраться, какие чувства ты на самом деле испытываешь к Джоанне ди Каппони. – Он одним глотком опустошил бокал. – Что тебе ни в коем случае не следует делать, так это оставаться в городе и изводить себя мыслями или пытаться спрятаться от проблем.
Какое-то время, уперев взгляд в стол, Гай размышлял над словами друга. Конечно, Рэн прав. В Лондоне он попусту тратит время. Сейчас его место в Вейкфилде рядом с Майлзом. С Майлзом и Джоанной. О боже, пора признать, что он ужасно скучает по ним обоим. Именно мысли о них мешают ему сосредоточиться на чем-то ином.
Решение было принято. Гай встал.
– Ты совершенно прав, – сказал он, бросая на стол салфетку. – Утром я еду в Вейкфилд.
Мыслями он уже был там и думал только о том, чтобы это поскорее стало реальностью.
– Вот, теперь я вижу настоящего Гая де Саллисса, которого знал всегда, – сказал Рэн, хлопнув друга по плечу, – твердого и решительного. Я позабочусь, чтобы здесь твой отъезд был воспринят нормально.
– Спасибо, друг. Я постоянно буду на связи.
– Рассчитываю на это, – сказал Рэн, направляясь к выходу.
Гай последовал за ним, думая о возвращении домой.
Вейкфилд-эбби.
17 февраля 1819 года
– Мило, как здорово ты нарисовал! – воскликнула Джоанна, взяв со стола подвинутый к ней мальчиком лист бумаги и внимательно разглядывая рисунок.
Удивляло и забавляло полное отсутствие определенных форм и сходства с чем-либо. Но, конечно же, это не имело никакого значения. Важно было то, что мальчик пытался выразить состояние своей души, и она у него явно начала выздоравливать.
Уже более месяца Майлз покрывал своими непонятными каракулями листок за листком, с такой энергией водя по ним кисточкой, будто задался целью изрисовать всю бумагу в доме. Джоанне и Маргарет приходилось тратить немало времени, чтобы очистить оставшиеся повсюду после его самовыражения следы краски.
Все началось вечером того дня, когда благодаря Боско случился прорыв в его поведении. Джоанна, сидя за столом, рисовала, а Майлз молча и вроде бы без особого интереса наблюдал. Это уже стало привычным, и она даже не предложила ему краски и бумагу, как безуспешно делала много раз ранее.
