В самом доме стояла мебель трех разных поколений. В углу щеголял своими столетними цветами на зеленых боках окованный обручевым железом сундук, полученный Марковной в наследство еще от покойной бабушки. Уже и Марковна постарела, а сундук до сих пор напоминал пышную женщину, вырядившуюся в праздничную плахту и новую корсетку.
А в другом углу стоял новый шкаф с зеркальными дверцами, который можно увидеть сейчас почти в каждом доме. У шкафа на отдельном столике сверкает своей полировкой рижский радиоприемник. На стенах было развешано множество фотографий близких и дальних родственников семьи Гордого. А возле окна, на самом почетном месте стояла святыня этого дома — шахматный столик.
Когда Георгий Кузьмич зашел во двор, Марковна с Лидой пропалывали грядки. Настроение у них было, видно, не очень веселое, потому что они почти не разговаривали между собой.
— Ты бы к Валентине заглянул, — сказала Марковна, заметив во дворе Кузьмича. Лида тоже подняла глаза, и Кузьмич обратил внимание на то, что они красные от недавних слез.
— А что с ней? — Тревожно спросил Гордый.
— Заболела.
— Увидела фотографию в журнале. Виктор Сотник, оказывается, живой, только...
Лида не закончила фразу и склонилась над грядкой.
— Виктор Сотник? — Растерянно процедил сквозь зубы Кузьмич. — Как же это может быть?.. Не понимаю.
— И понимать нечего. Закрутила какая-то голову. Вот он и забыл обо всем на свете, — сказала Марковна.
— Где же он?..
— На Магнитке, — ответила Лида, поправляя волосы, падавшие ей на глаза, когда она наклонялась над грядкой.
— Да у него же сынок есть. А он даже не приехал на него взглянуть.
— Об Олеге он, видимо, не знает. Они же только девять дней прожили вместе. А может, и знает, но... Разве не бывает такого? — Не поворачивая головы к мужу, говорила Марковна и еще яростнее набрасывалась на мелкую лебеду между кустиками лука. — Мы только что от нее. И на работу сегодня не выходила. Голова горит. Не ест ничего...
Марковне жалко было не только Валентину, но и Федора. Он, бедный, не знает, как и ходить возле нее. Другой, может, рассердился бы, что она так близко к сердцу принимает. А о только вздыхает и молчит. А когда она хотела порвать фотографию Виктора, что над Олеговой кроватью висит, так он помешал ей. Взял и спрятал среди своих книг. Говорит, что фотография ни в чем не виновата. Они с Лидой в доме убрали, еды наварили. Как только управились, Валентина попросила, чтобы ее одну оставили, — ей самой легче.
