— Что Лида?.. Разве ее можно сравнить с вами?
— Но она красивая...
— У Лиды есть два недостатка, — сказал Солод, улыбаясь.
— Какие?
— Первый недостаток — стандартное мышление...
— А второй?
— А второй еще существеннее — она моя жена... Хотя мы с ней и не расписаны и живем на разных квартирах, но перед людьми... Вы же, Вера, понимаете. Ответственный работник и... Это расценивается хуже, чем развод. Одно дело законно оформить развод, а другое — оставить женщину в таком состоянии. Тогда каждый считает своим долгом взять ее под защиту.
Вера рванулась всем телом. Но Солод и не думал выпускать ее из своих крепких объятий.
— Пустите, — гневно сказала она. — Вон! За кого вы меня принимаете?
— Вера! Ну, какой я для вас муж? Я вдвое старше. Ну, еще, думаю, лет на десять меня хватит. А дальше?.. Вам тогда пойдет только тридцать второй. Женщина в расцвете сил. Ищите для себя какого-нибудь мальчика.
Вера притихла, сжалась.
— Так вот какой вы, Иван Николаевич!.. А я вас так идеализировала.
— Хороший или плохой? — Улыбнулся Солод. — Кстати, вы были на озере Рица?.. О, я вам его покажу. Обязательно покажу. Следующим летом...
Вера заглянула ему в лицо. В ее зрачках блеснули задорные огоньки.
— Выгнать бы вас надо. Но увы... Сильный вы. Это хорошо. Женщины таких любят. А если не мальчика найду, а мужчину?
— Это хуже. Лучше мальчика, — сказал Солод, загибая ей пальцы.
— Я вижу, вы хитрый!.. Мальчика легче обмануть? Да?
Откинув голову, она засмеялась.
Солод задел плечом шнур настольной лампы. Свет погас.
— Простите, включить?
Вера промолчала...
Рано утром Лиза проснулась от того, что скрипнула дверь на Вериной половине и в сенях послышались тяжелые мужские шаги. Когда на сенных дверях звякнул засов, Лиза выглянула из комнаты.
— Это ты, Вера?
— Я.
Вера стояла в ночной рубашке и в домашних туфлях на босу ногу.
— А мне показалось, будто мужские шаги.
Вера засмеялась.
— Кому что, а нам с тобой мужские шаги снятся. Значит, выросли уже сестрички... — Вера деланно вздохнула и добавила равнодушным голосом: — Нет, Лиза, это я выходила.
Валентина не могла не помнить изменений, произошедших в поведении Федора. Раньше в меру серьезный и в меру веселый, теперь он почему-то грустил, был молчалив и замкнут. По отношению к ней тоже замечалось что-то необыкновенное: то он порывисто брал ее за руки, ласкал, то им овладевала грусть, молчаливая настороженность, даже подозрительность — и тогда он на всю ночь уединялся в своем домашнем кабинете, который был отгорожен от спальни завешенной ковром дверью. Валентина слышала, как он подходил к двери, отворачивал ковер, прислушивался, уснула ли она, а потом всю ночь из-за стены доносились его медленные приглушенные шаги. На второй день глаза его были красные от бессонницы, и он снова жаловался на головную боль.
