Шеренги на построениях редеют на глазах. Все больше и больше опустевших, незаправленных коек.
Становится как-то даже легче дышать.
Хотя служить стало труднее.
Мы не вылезаем из нарядов — людей стало меньше, менять нас некому. Я и Мишаня Гончаров не сменялись с КПП уже пять дней.
— Теперь, пока молодое пополнение не придет, не обучится, будете в нарядах, как говорится, не вынимая, — радует нас Воронцов.
— Духи придут, я их, блядь, за одну ночь всему обучу!.. — шипит Бурый и даже щурится: — Ох, мама, они у меня попляшут!..
Дежурный по КПП прапорщик протягивает мне телефонную трубку:
— Тебя, из роты связи кто-то.
Звонит Скакун, сообщает, что его аккорд принят — он обустраивал спортзал. Завтра оформляют его документы.
Утром отпрашиваюсь у дежурного и иду к штабу. В принципе, автобус будет проезжать через ворота КПП и я увижу Скакуна по любому, но останавливаться они не будут. А я хочу пожать ему на прощанье руку.
Кроме того, есть еще одна причина. В партии с Саней Скакуном увольняется Соломон. Такое пропустить я позволить себе не могу.
У штаба уже стоит автобус. В нем несколько дембелей из «букварей» и «мазуты».
У дверей автобуса курит Соломон. Мне даже не верится, что через несколько минут он покинет нашу часть навсегда. И больше я никогда эту мразь не увижу.
Я еще не знаю, что ровно через десять лет я встречу его в Москве, на Каширском дворе, еще более худого и сильно облысевшего, в ряду таких же, как он, молдаван-гастарбайтеров, держащего в руках табличку «Паркет»…
Меня Соломон не узнает, а я, обнимая жену, пройду мимо и даже не сплюну в его сторону.
Соломон затаптывает сигарету и протягивает мне руку:
— Ну, давай пять! Уезжаю я!
Иду к дверям штаба.
— Э, я не понял, воин!.. — раздается мне вслед.
Останавливаюсь. А если навалять ему прямо под окнами штаба и дембельского автобуса…
Никто из дембелей за это чмо не вступится, я уверен.
Из штаба выходит Саня Скакун и еще пара увольняющихся «мандавох». В руках у них черные «дипломаты».
— Саня! — подбегаю к другу и мы обнимаемся.
Соломон затыкается и влезает в автобус.
— Держи, на память! — Скакун протягивает мне какую-то бумажку. — Писарь из строевой подарил. Я тебе на обороте адрес написал. Приезжай в Винницу — не пожалеешь!
Верчу в руках Санину фотографию — на ней он совершенно лысый, с вытаращенными глазами. Такие снимки делают всем в карантине и прикрепляют к личной карточке.
Сзади надпись: «Весна ДМБ-91 — весна ДМБ-92!» И адрес.
— Спасибо! — обнимаю снова друга. — Удачи тебе!
