Сам о себе не позаботишься — на казенном харче долго не протянешь. Не самый хороший год для страны. Девяносто первый.
Кица заваривает в банке чай.
— Бля, даже не верится! — говорит он, откусывая прямо от батона колбасы. — Прикинь, мы с наряда сменимся, а в казарме — наши бойцы! Наши!
За окном КПП — яркое солнце. Зеленая ветвь березы, покачиваясь на ветру, шуршит по стеклу.
Настроение у нас приподнятое.
— Кица, ты бойцов будешь ебать? — спрашиваю я друга, открывая банку сгущенки.
Перестав жевать, Кица смотрит на меня несколько секунд.
— Ох, как буду! — наконец, отвечает. — Как и меня в свое время, так и я их. А ты что, нет?
Мотаю головой:
— Не, я не буду. У меня на мужской пол не встает!
Кица замахивается на меня батоном:
— Да пошел ты!..
Смеемся и смотрим на часы. До сдачи наряда — два с половиной часа.
Лето. Нежаркое в этом году, недождливое.
На майские щедро раздавали лычки. Арсен получил младшего, Колбаса стал старшим. Мне и двум хохлам — Свищу и Костюку — повесили по сопле на погон. Дочери у моих родителей нет, так что будет сын ефрейтор.
Из новшеств — весной всех переодели в «афганку», и теперь нас трудно отличить от курсантов Можайки, наезжающих в часть на «войнушку». Но тем вскоре приказали нашить на погоны полоски и буквы «К», чтоб отличать все же.
Смешно — на мой взгляд, солдата по роже всегда видно.
Что злит — нам пришлось проходить полгода застегнутыми на крючок под горлом. В «афганке» крючка нет, и духам неслыханно повезло. Многие наши уже призадумались — как компенсировать несправедливость.
Вторая досада — в новой форме плоские пластиковые пуговицы. «Орден дурака» с пары раз не набьешь, как Роман у нас в карантине умел.
Кто-то в шутку предложил заставить духов пришить пуговицу от пэша — все равно все скрыто тканью. Посмеялись и снова задумались.
Седьмой час.
Наряд принимают шнурки — Белкин и Мищенко с Ткачом. Старшими у них Мишаня Гончаров и Сахнюк.
Сахнюк, как всегда, долго и нудно проверяет каждый закуток. Жадно поглядывает на свертки с хавчиком.
Оставляем смене половину раздобытого.
Сменившись, идем в казарму. Кепки у нас сдвинуты на затылок, на ремнях болтяются штык-ножи. Форма белесая, застиранная. Каждую неделю драили, с хлоркой.
Мы — черпаки. Бывалые солдаты.
И духи, в новеньких парадках гуляющие по части со своими родителями, это прекрасно видят. Смотрят на нас пугливо. Кто-то из них попадет к нам во взвод.
После ужина я, Паша Секс и Кица заруливаем в курилку. Там на лавочке небрежно сидит Череп, расстегнутый почти до пупа. На его погонах — сержантские лычки. Череп недавно вернулся из учебки.
