Но еще больше я не хотел, чтобы в ад попал мой папа. А он должен был точно туда попасть. Я это знал. По крайне мере потому, что он сквернословил, а сквернословить – это грех. Я просил Бога его пощадить, умолял простить. Но папа упорно делал все, чтобы свести на нет все мои старания. А потом папа выкинул мой молитвенник в окно. Он, как обычно, ругался, что-то в сердцах рассказывая маме. Я сидел за столом, перемешивая ложкой гороховый суп. Я не мог есть, даже думать о еде не было сил, потому что папа грешил. Поэтому я начал шептать: «Господи прости, Господи прости...» Папу это разозлило, и он выкинул мой молитвенник, а с ним и мой крестик, и иконку, и все, что было так дорого сердцу. А я упал на колени и кричал: «Господи, прости его! Он не ведает, что творит! Это от дьявола!». Папа был в ужасе. Мне запретили даже думать о Боге и убедили, что его не существует. Было грустно это осознавать. Но радовало то, что в ад я таки не попаду. Мама улыбалась.
III
В седьмом классе я влюбился. Она была балериной. Напротив нашей школы располагалось старинное здание с огромной деревянной дверью и большими резными окнами. Это была балетная школа.
Идя домой из школы, я мог видеть, как они танцуют. Я часто останавливался напротив окон и мог подолгу любоваться их грацией и плавностью движений. Пугала только их худоба. Они чем-то напоминали мне фотографии жертв концлагерей времен Второй мировой. Но, тем не менее, они были особенные. Сашка со мной соглашался, а Олег считал их уродинами. Возможно, в его рассуждениях и была доля правды, но это не помешало мне влюбиться.
Она была самой красивой из всех балерин. По крайне мере для меня. Сашка, например, считал ее страшненькой. А я был влюблен. Мы так ни разу и не поговорили. Я даже не знал, как ее зовут. Несколько раз я через старенькую вахтершу передавал ей шоколадки. Она несколько раз помахала мне в окно. Она всегда улыбалась, когда меня видела. И я верил, что она тоже меня любит. Я готов был жениться.
Но в один из дней она исчезла. «Упорхнула твоя пташка за океан! В школу балетную ее взяли. Когда вернется? Да уж, наверное, миленький, никогда...» – вахтерша одарила меня беззубой улыбкой и скрылась за дверью. Мир рухнул. Хотелось умереть или хотя бы разрыдаться. Мама меня успокаивала. «Если ты действительно ее любишь, ты должен желать ей счастья», – говорила она, и я ей верил. Конечно, я желал своей любимой счастья. А еще мама сказала, что нужно уметь отпускать людей. И я отпустил свою балерину. Сашка меня жалел, а Олег непрерывно твердил, что все девчонки – дуры.
