Распростершись на палубе, огромная гора окровавленного меха, бывшая еще совсем недавно медведицей, истекает дымящейся кровью, словно главное блюдо какого-то чудовищного банкета для великанов. Браунли пинком ноги опрокидывает бочонок, и медвежонок вываливается из него и бросается прочь, жалобно подвывая и царапая деревянные доски когтями. Он в панике начинает метаться по палубе (матросы со смехом разбегаются по вантам), но потом замечает бездыханное тело матери и устремляется к нему. Потыкавшись носом ей в бок, он беспомощно начинает облизывать окровавленную шкуру. Браунли наблюдает за ним. Медвежонок жалобно хнычет и сопит, а потом укладывается на палубу, прижавшись к боку матери.
– Звереныш стоит двадцать фунтов, – говорит Дракс. – У меня есть один приятель в зверинце.
Браунли переводит взгляд на него.
– Кузнец выкует вам решетку, чтобы вы могли и дальше держать его в бочке, – говорит он. – Скорее всего, он умрет еще до того, как мы вернемся домой, но если нет, то все деньги, которые удастся выручить за него, до последнего пенни, пойдут семье погибшего матроса.
Дракс несколько мгновений пристально смотрит на Браунли, словно готовясь выразить несогласие, но потом кивает и отходит в сторону.
Немного погодя, после того как умершего гребца зашивают в парусину и, после краткой и угрюмой церемонии, отправляют за борт, Кэвендиш, вооружившись топориком и фленшерным ножом, начинает снимать с медведицы шкуру. Медвежонок, уже запертый в бочонке, дрожа всем тельцем, наблюдает за тем, как Кэвендиш рубит, режет и свежует его мать.
– Медведя можно есть? – спрашивает у него Самнер.
Кэвендиш отрицательно качает головой.
– Медвежье мясо – горькое на вкус, а печень так и вообще ядовита. Единственное, что в нем есть ценного, – это шкура.
– В качестве украшения?
– Для гостиной какого-нибудь богатея. За нее можно было бы выручить больше, если бы Дракс не так усердно орудовал шлюпочным ножом, но я подозреваю, что разрез удастся зашить.
– А медвежонок будет продан в зверинец, если выживет?
Кэвендиш кивает головой.
– Взрослый медведь – страшное зрелище, но и красивое при этом. Люди с готовностью заплатят полпенни, чтобы взглянуть на него, и будут считать, что им здорово повезло.
Самнер опускается на корточки и заглядывает в темноту бочонка.
– Малыш может умереть от тоски, прежде чем мы доставим его домой, – замечает он.
Кэвендиш равнодушно пожимает плечами и на мгновение отрывается от своего занятия. Подняв глаза на Самнера, он улыбается. Руки у него по локоть перепачканы ярко-алым, а фуфайка и штаны забрызганы засохшей кровью.
