И тот страх, что он сейчас испытывает, это ощущение постоянной неуверенности, решает он, представляет собой лишь удивительный симптом его нынешнего неприкаянного состояния.
После такого вывода, несомненного и ясного, к которому он пришел столь быстро, его охватывает небывалое облегчение, но не успевает он насладиться этим новым для себя ощущением, как ему вдруг приходит в голову, что чувство свободы несет ему пустоту. Это свобода скитальца или дикого зверя. Если он действительно свободен в своем нынешнем состоянии, то и деревянный стол перед ним тоже свободен, как и пустой стакан. Да и вообще, что означает это слово – свободен? Подобные термины слишком хрупки, они рушатся и рассыпаются прахом при малейшем сопротивлении. Только действия имеют значение, в десятитысячный раз думает он, только события. Все остальное – лишь туман над водой, бесплотный и неуловимый. Самнер заказывает еще один стаканчик и облизывает губы. Большая ошибка – думать слишком много, напоминает он себе, очень большая ошибка. Жизнь нельзя разгадать или заболтать, ее можно только прожить, причем самым подходящим для этого способом.
Самнер упирается затылком в побеленную стену и тупо смотрит на дверной проем напротив. Там, за стойкой, виден бармен, и оттуда доносится звон оловянной посуды и стук закрывающейся крышки погреба. Он чувствует, как в груди у него поднимается очередная теплая волна, несущая с собой необыкновенную легкость и ясность. Это все тело, думает он, а не разум. Именно кровь и оборот веществ имеют значение. Еще через несколько минут он чувствует себя куда лучше, и мир уже не кажется ему таким унылым. Капитан Браунли, думает он, отличный малый, да и Бакстер тоже, пусть и по-своему. Оба они добропорядочные люди, исполненные чувства собственного долга. Они верят в действие и результат, в ловлю и вознаграждение, в простую геометрию причины и следствия. И кто сказал, что они неправы? Глядя в свой опустевший стакан, он спрашивает себя, а не попросить ли бармена повторить. Встать он сможет запросто, говорит он себе, а вот как насчет заговорить? Собственный язык представляется ему каким-то совершенно чужеродным телом, и он не знает, что получится, если он попробует заговорить – на каком языке, кстати? И какие звуки он будет при этом издавать? Хозяин заведения, словно прочитав его мысли, смотрит в его сторону, и Самнер приветствует его поднятым пустым стаканом.
– Сию минуту, – отзывается тот.
