Этой ночью Самнер спит крепко и без сновидений, а с рассветом поднимается, чтобы покормить медведя. Когда ведро с объедками пустеет, он набрасывает веревочную петлю медвежонку на шею, закрепляя другой ее конец, и споласкивает бочку. Хотя ветер крепчает, а палубу выдраили дочиста, над нею по-прежнему витает гнилостный запах, оставшийся после давешней разделки китовой туши. Вместо того чтобы, по своему обыкновению, усесться у крышки люка, медвежонок принимается расхаживать взад и вперед, нюхая воздух. Когда к нему подкрадывается собака, он пятится от нее, а когда она осторожно толкает его носом, рычит в ответ. Эрдельтерьер ненадолго отходит, делает круг у дверей камбуза и снова возвращается. Помахивая хвостом, она подходит к медвежонку вплотную. Несколько мгновений они рассматривают друг друга, а потом медвежонок отступает на шаг, застывает, поднимает правую переднюю лапу и одним быстрым плавным движением проводит крепкими когтями по лопатке собаки, раздирая мышцы и сухожилия до кости и выворачивая плечевой сустав. Кто-то из моряков, наблюдающих за ними, разражается громким криком. Эрдельтерьер издает дикий визг и, ковыляя на трех лапах, бросается прочь, разбрызгивая кровь по палубе. Медведь устремляется за нею в погоню, но Самнер успевает схватить веревочный конец и оттаскивает его прочь. Собака жалобно и громко скулит, а из открытой раны у нее хлещет кровь. Кузнец, видевший все происходящее, отрывается от своего горна, выбирает на верстаке тяжелый молоток, подходит к тому месту, где в луже крови лежит дрожащая и обмочившаяся собака, и с силой ударяет ее между ушей. Скулеж прекращается.
– Хотите, я убью и вашего медведя заодно? – спрашивает кузнец. – Причем с радостью.
Самнер отрицательно качает головой.
– Медведь не мой, чтобы давать разрешение на его убийство, – говорит он.
Кузнец пожимает плечами.
– Вы кормите его каждый день, так что, я бы сказал, он принадлежит вам ничуть не меньше, чем всем остальным.
Самнер опускает взгляд на медвежонка, по-прежнему рвущегося с поводка и в ярости рычащего и царапающего когтями доски палубы.
– Пусть живет злодей, – говорит он.
Около полудня ветер вдруг неожиданно меняется с южного на северный, и рыхлая масса дрейфующего льда забивает середину залива, а то, что ранее не представляло опасности, начинает угрожающе надвигаться на них. Кэвендиш швартует корабль к кромке южного ледяного припая и приказывает морякам вырубить ледовый док для защиты, да побыстрее. Из трюма на палубу выгружаются инструменты – ледовые пилы, порох, веревки и шесты – и матросы перепрыгивают через планшир прямо на лед. Их темные силуэты в спешке мечутся по неразмеченному льду. Блэк отмеряет шагами требуемую длину и ширину дока, после чего вбивает в лед пики, чтобы отметить углы и срединные точки каждой стороны. Моряки разделяются на две бригады, чтобы проделать первые длинные разрезы. В верхних точках они устанавливают деревянные треножники. Затем через шкивы пропускают веревки, и к каждому концу прикрепляют четырнадцатифутовую ледовую пилу. За веревки берутся по восемь человек, чтобы тянуть ее вверх, а еще четверо хватаются за деревянные рукоятки пилы, чтобы вновь опустить ее вниз. Толщина льда составляет шесть футов, а стороны дока имеют двести футов в длину. Как только обе продольные стороны прорезаны, они начинают вести поперечные разрезы, а потом проделывают то же самое от одного угла до срединной точки правой стороны. Отсюда они ведут диагональный разрез в противоположном направлении от середины до края льда. После двух часов тяжелого труда последний горизонтальный разрез посередине дока делит льдину на четыре треугольника, каждый весом в несколько тонн. Моряки вспотели и задыхаются. От их голов валит пар, как от пудинга на тарелке.
