— А мать? Мать ведь у вас еврейка!
— Да, моя мать еврейка, — спокойно подтверждает Огинский, — но по законам нашей страны сын может считать своей национальностью национальность любого из своих родителей.
— Законы вашей страны не распространяются, однако, на Германию! — уже орет взбешенный гауптштурмфюрер. — А по нашим, немецким, законам вы считались бы евреем даже в том случае, если бы в вашем роду еврейкой была одна только ваша прабабушка. Вы понимаете теперь, в какое положение ставите меня перед моим начальством? Как я им объясню, что доверился еврею?
— А русским вы разве больше верите?
— Не острите, черт вас побери! — гаркнул Фогт и с остервенением замахнулся на Огинского, но тут же опустил руку.
Потом, успокоившись немного, продолжал:
— Надеюсь, вы понимаете, что будет с вами, если я отправлю вас в Освенцим? Но я не сделаю этого, а дам вам возможность завершить ваш эксперимент и даже обещаю никому не сообщать о вашей национальности. Я понимаю, у вас есть основание не верить моему обещанию, но пока я могу подкрепить его только тем, что сегодня же удалю из лагеря старшего лейтенанта Сердюка и унтер-фельдфебеля Крауза. И тогда, кроме меня, не останется тут ни одного человека, знающего, что вы еврей. Сердюка я отправлю в Майданек — это все равно что на тот свет. А Крауза — на фронт. Это тоже почти на тот свет. Но вы должны обещать мне, что осуществите свой эксперимент не позже десятого августа.
— Если доктор Штрейт привезет мне все необходимое, я надеюсь добиться успеха к этому числу, — обещает Огинский. — А может быть, даже и раньше.
Поздно вечером Огинский чуть слышно шепчется с Бурсовым, лежа на нарах в лагерном бараке.
— Но откуда же узнал Сердюк, что мать у вас еврейка? — спрашивает его Бурсов.
— Мы ведь с ним земляки, и не только из одного города, но и с одной улицы, так что он мог это знать. А у Сердюка Крауз выпытал это побоями, конечно…
— Ах какой вы добренький, Евгений Александрович! — возмущается Бурсов. — Еще и оправдание ему ищете. Если Фогт действительно отправит его в Майданек, в чем я нисколько не сомневаюсь, это будет для него в самый раз.
— А Крауза он тоже отошлет куда-нибудь?
— Непременно. И может быть, действительно на фронт. Я не удивлюсь даже, если с Краузом произойдет «несчастный случай». Он слишком много знает о Фогте, чтобы гауптштурмфюрер не мечтал о таком случае.
…Ночью они просыпаются от глухого взрыва.
— Что такое? — спрашивает Бурсов. — Опять партизаны?
