Они продолжали жить втроем, и Минкё добился того, что его лишили места в общежитии. Сам он не особо горевал, ведь у него был целый дом. Больше убивался по нему Уилл, без конца сострадая Минкё, что ему теперь негде жить. Минкё так и не смог его убедить в том, что у него есть местечко получше.
– Такое ощущение, что нам остается готовить один рис, да подавать его с нурунчжи*, – сказал одним днем на исходе месяца со дня открытия кафе Минкё.
– Может, наскребем до следующей подачки, – ответил Чонсу.
Деньги от Лу Чаошена он воспринимал не иначе, как подачку, и с большим доверием относился к тем центам, что доставались от кафе. Он так и не привык доверять «этому китайскому аферисту», как он выражался сам.
Был ли Минкё провидцем – неизвестно, но спустя еще два дня после местной огненной катастрофы Чонсу позвонили и снова предложили сняться в эпизодической роли, но теперь уже более важной. Это был тот же самый режиссер, который только что закончил работать над прошлым проектом и теперь взялся за новый. Он говорил быстро, ведь каждая минута была на вес золота, так что Чонсу понял только половину из всего того, что хотел сказать режиссер, поэтому быстро согласился, только потом спросив Минкё, что это значит.
– Да ты у нас айдол**! – вместо ответа сказал Минкё, хлопнув друга по плечу.
– Да ладно тебе, – отмахнулся Чонсу. – Ты лучше скажи, что значат его слова.
– Ну ладно… Так, слушай сюда. Тебя пригласили на вторые роли, половина фильма будет сниматься в Нью-Йорке. Будешь играть друга главного героя, который плохо говорит по-английски, так что с языком тебе заморачиваться не стоит…
И объяснения в этом же духе продолжались еще с пятнадцать минут, хотя речь самого режиссера заняла всего пару минут. С постоянными комментариями и порой притворными причитаниями по поводу того, что сниматься берут именно Чонсу, а не его, Минкё, признанного актера, он справился с объяснением всего лишь за каких-то полчаса. Но если взглянуть на предстоящую работу по покраске и отделке большой территории, то его можно было понять, потому что он всего лишь отлынивал от работы, к которой уже давно приступили Майкл и Йи-фэй. Юэ тоже красила стены, надев на себя медицинскую марлевую повязку, за которой сбегала в аптеку. Она и для других запаслась этим сокровищем, но Майкл просто напросто сказал, что ему нравится запах краски, а Йи-фэй просто отвернулся, продолжив водить растрепанной кистью по стене. Юэ пожала плечами и отложила маски в сторону.
