Тыча сабелькой в глаз уважаемому белому путешественнику, воин в скромном тюрбане цвета пожухлой травы на жутко ломанном северном наречии приказал следовать за собой. За попытку бегства — смерть на месте. А куда? На кудыкину гору! Смысл короткое гавканье имело именно такой.
Вот и поговорили. Лекс с сожалением оторвался от пестрого ковра и с еще большим сожалением от клочка тени. Энке подхватил сумку. Ну, этому — солнце, не солнце — хоть кипящую смолу на темечко.
Стены из грубого камня сложили лет наверное триста назад. Решетки на окнах не оставляли места надеждам. Камень и сталь. Серое с черным.
Охрана осталась за дверями. Сабельки у воинов в жухлых тюрбанах оказались небольшими, почти игрушечными. Такими хорошо овец резать или вот белых путешественников.
Перед Лексом расположился хозяин рыхлого тельца в совершенно замечательном тюрбане и с огромной драгунской саблей. Куда там охране!
Энке остался в приемной, или что она такое? На комнату пыток не похожа. Вход — выход. Лекс шепнул джинну, чтобы сидел смирно. Авось еще договорятся. Действовать следовало, только если сильно припечет. Однако чем дальше, тем меньше оставалось надежды, что дело кончится миром.
Лекса спросили, кто таков? Он представился настоящим именем. Говорили на хинди. Язык он помнил, хотя произношение оставляло желать. Визави поинтересовался, где уважаемый гость выучился языку. Тот ответил, дескать, в Риме. Ага, ага, — покивал рыхлый господинчик.
Лексу он как-то сразу не понравился. Невысокий, полноватый, средних лет, — улыбка так себе, скорее ехидная, нежели злорадная, — а когда начал задавать вопросы, сочувственно кивая в такт ответам, стало ясно как день — ни одному слову не верит. Сейчас исполнит положенный ритуал, формально поспрошает и под нож. Не испытывал он интереса к ответам. Знать бы еще он тут самый-самый или среднее звено. После очередного поддакивания, Лекс решился:
— Я был бы весьма признателен, если бы уважаемый господин сообщил мне свое имя и свое положение. Я не знаю, как к вам обращаться. И это меня сильно печалит.
— Руджавара Мачхквалати.
— Уважаемый Руджавара, мне очень приятно наше знакомство. Но способ приглашения меня несколько удивил. Зачем было гонять по жаре столько ваших людей? Довольно одного посыльного…
— Ко мне? Добровольно?
Рыхлый засмеялся. Такой вот спектакль. Сквозь исказившиеся черты лица проступила истина. Какая там снисходительность — сама жестокость, или скорее кровожадность, желание и умение умершвлять. А еще мучить.
