Кликун-Камень | страница 58



— В карцер захотели?

В напряженном ожидании прошло несколько дней.

Скорей бы, скорей!

Иван ждал Машу, ждал суда: не могут же их держать месяцами в подследственных. Он мысленно готовился к своей речи на суде.

Но суд так и не состоялся: мало было улик.

Как-то утром надеждинцев вызвали в контору и объявили, что их по решению Особого совета при Министерстве внутренних дел отправляют в Тюмень и другие города Сибири в административную ссылку.

«Тюмень? Сибирь? Ну что ж, пусть Тюмень и Сибирь. Всюду идет борьба, и мы включимся…» — думал Иван.

Федя радовался свободе, как ребенок, он то пел, смеялся, то прыгал.

Малышева и Ермакова сковали вместе наручниками.

Этап строился во дворе, где по-прежнему был слышен из-за ворот гул голосов, женский плач, крики:

— Закона на вас нет!

— Передачи не брать вы права не имеете!

— Хорошие нам проводы будут! — шепнул Иван Ермакову.

Широкие ворота распахнулись. Толпа смолкла. Какая-то женщина вдруг истошно крикнула:

— Санушко, куда тебя повели?!

Ее перекрыл родной голос отца:

— Соловейко!

Отец, совсем поседевший, с горящими глазами, мял в руках шапку. Рядом плакала Маша. Ее держал под руку высокий немолодой мужчина с темной бородкой. Муж, наверное.

Толпа кинулась вперед по сторонам колонны, напирала на конвой. Малышевы тоже бежали.

— Цепи-то почисти, Иван, — раздался голос отца.

— Из Орла цепи-то. На всю Россию орловская каторжная тюрьма цепи поставляет!

Среди общего шума вновь различались слова отца:

— Ты, Ваньша, с детства совести не ослушивался! Я в тебя верю!

Иван поднял руки, невольно поднимая и руки Киприяна, потряс наручниками на головой.

— Отец, Маша! Тюмень — хороший город!

— Молчать! — гаркнул один из конвойных.

Но родные поняли, закивали радостно.

Позднее узнал Иван, что Маша, увидев его, когда их вели в баню, вызвала отца, что каждый день они были у тюрьмы. Но свидания никому не давали и передач не принимали. Из-за этого и стояли у тюрьмы шум и волнения.

XII

Тюмень — хороший город.

Малышев и Ермаков сняли отдельную комнату на Большой Разъездной улице. Им никто не мешал читать, не вмешивался в распорядок дня. Только раз в неделю в их комнату заглядывал стражник с золотушным лицом.

— Живете? — спрашивал он. — Ну и живите!

Федя не нашел работы, и ему разрешили уехать на строительство Омской железной дороги.

Ежедневно к восьми часам утра Киприян уходил на электростанцию, где работал, а Малышев направлялся на «службу» в магазин Агафурова.

Братья Агафуровы и не подозревали о том, что застенчивый конторщик со светлыми густыми усиками, «поднадзорный ссыльный и неблагонадежный», уже и здесь завел подозрительные связи.