Ощущение общения с миром было настолько полным, что Андрей даже не поднял головы. Он только кивнул и ответил:
— Да, но чем покрыть взрез…
— Конечно, не бинтом. Обыкновенным антибиотическим пластырем.
Это сказал другой голос, и Андрей понял, что он отнимает время, драгоценнейшее время у людей, собравшихся у традевала. Он поднял взгляд и в проплывающих лицах увидел и интерес и сочувствие, но словно по инерции сказал:
— Извините, пожалуйста… Я отвлекаю вас…
— Что вы, что вы… Мы понимаем…
— Нет, вы действуйте.
— Такое симпатичное существо… (Ну, это, конечно, женский голос.)
Кто-то давал советы, но Андрей не слушал. Он поднял белку, посадил на ладонь и, осторожно придерживая, пошёл к аптечке. Достал пинцет, пластырь, жидкость местной анестезии. Как обращаться со всем этим хозяйством, он знал отлично. Жизнь в тайге приучила его справляться с порезами и ушибами без посторонней помощи. Он зажёг свет и хотел было приступить к операции, но новый голос с традевала посоветовал:
— Давайте поближе. Я вас проконсультирую.
— Андрей Николаевич, — спокойно предложил Кремнинг. — Может быть, стоило бы отложить ваш уход за домашними животными?
Сырцов посмотрел на его спокойное лицо и ощутил прилив холодного, как кремнинговские глаза, бешенства.
— Понимаете, Артур, это не домашнее животное. Это дикое животное. Оно живёт в тайге. А в тайге начинается пурга. И животное, маленькое, беззащитное животное пришло ко мне за помощью! Я покажу вам сейчас, как живёт тайга. Посмотрите, и вы поймёте, почему ваши возражения, ваши споры — пусть правильные, пусть обоснованные — всё-таки не самое главное.
Левой рукой он прижимал белку к груди, а правой включал обзорные телевиды, передавая их информацию в каналы кольцевых традевалов. И все, кто был занят в кольцовке, и те, кто следил за ней у экранов своих телевизоров, увидели, чем живёт в эти минуты тайга.
И первые космы позёмки, и мглистые тучи снега над качающимися вершинами, и стада коз, уходящих от ветра и снега в лощинки, и прижавшиеся друг к другу лосиные стада на фермах, и всё то огромное, из чего складывалась зона Белого Одиночества в эту страшную в своей ярости весеннюю пургу. Потом он подключил звук, и в миллионах домов завыл ветер, затрещали деревья и, как вопль о спасении, пронёсся далёкий, всхлипывающий от ужаса и напряжений вой тундрового волка: он ушёл от пурги под защиту деревьев и теперь звал своих отстающих сородичей.
Андрей между тем подошёл к традевалу, сел в кресло и помазал беличью лапку анестезирующим раствором, потом вскрыл нарыв и заговорил:
