— Дамы и господа, перед вами великая беда, — затараторила хозяйка, картавя, — на дворе 1680 год, и в Праге прознал народ, что близится, словно смерч, свирепый мор — черная смерть, от которой спасения нет: таково расположение планет. Так коварна была природа, и враг наш извечный лжив; но человек покамест жив! Над Прагой нависла грозная туча чумы — и вот в старинной аптеке мы.
И она так же картаво продолжала:
— В шкафах и на полках друг за другом — лекарства и коренья для борьбы со всяким недугом. Тут корица, мускат, шафран и перец черный, — сверкая перстнями, хозяйка показала на плошки, жбаны, горшки, — а тут аир, имбирь, сера и зуб кабана толченый. Вот белый и черный сахар, венецианское мыло и тмин, вон там — каучук, керосин, итальянская корпия и бутыли вин. Здесь сушеные жабы, куриные потроха, волчья печень, кости слона, рачьи глазки, а здесь в ларце — жемчуг, рубины, кораллы, квасцы и чешуя морских чудищ из сказки. Вон в том шкафу, — указала она, — масла, сухие травы, древесная кора, раковины улиток и хлеб святого Яна, а тут амулеты, уксус, камфара и формы для марципана. Там — примочки на волдыри и раны, рядом — мышиные капканы. Там — сердце оленя и когти спрута, тут зеленеют розмарин и рута, а тут… — она указала на женщину возле окна, — аптекарша в фартуке поверх юбки толчет можжевельник в ступке. Здесь собачье, кошачье, заячье, аистиное сало, которое людей от многих хворей спасало, здесь сало медвежье, на что оно годится — не знают только невежи, здесь сало змеиное, детьми любимое, а тут с человечьим жиром три горшка и четвертованного вора сухая рука.
Хозяйка помолчала, очевидно, с намерением передохнуть после этой своей скороговорки, и наконец показала на бородатого старика с длинными космами, румяными щеками, голубыми глазами и белыми зубами:
— Фигура перед вами — провизор с весами, он отвешивает розмарин, руту, алоэ и всякое зелье злое с примесью ароматических смол — чтоб не разил человека мор. А это покупатели, — хозяйка обвела рукой пару перед прилавком, — пришли за лекарством от мора, который косит людей без разбора. Вот этот, в черно-красном бархате, в перчатках, в ботфортах и шляпе с длинным пером, — показала она, — сановный вельможа, который мерит взглядом прилавок с весами и аптекаря тоже; он накупит трав, но, веря в грубую силу, еще завернет в цирюльню отворить себе жилу. А рядом стоит живодер, что город чистит от всякой дряни; он верит, что мор одолеет целебная сила бани. Ну, а там кто у нас сидит? — спросила она, показывая на тень в нише за занавеской, и вдруг крикнула: — Свет!
