– Именно велел, – буркнула она, делая вид, что рассматривает комнату. – Кстати, портрет мистера Линкольна здесь не на месте. Он оскорбляет память о моем отце.
– Судя по тому, что я слышал, твой отец сам ухитрился оскорбить память о себе.
– Верно. Но все же он мой отец и погиб смертью храбрых.
– В смерти нет ничего храброго, – бросил Кейн. Лицо его словно вмиг осунулось. – Итак, почему ты ослушалась моего приказа и уехала из Нью-Йорка?
– Потому что твои приказы были неразумны.
– Я не обязан объяснять свои мотивы.
– Это ты так думаешь. Я выполнила наш уговор, – выпалила Кит.
– Разве? В условия входило примерное поведение, – возразил он.
– Я окончила академию.
– Меня волнуют отнюдь не твои успехи в академии. – Не снимая ног со стола, он подался вперед, вынул из ящика конверт и швырнул на столешницу. – Весьма интересное чтение, хотя я не показывал бы это человеку, легко впадающему в истерику.
Кит подняла письмо, развернула и задохнулась при виде подписи: Гамильтон Вудуард.
Мистер Кейн!
Считаю своей печальной обязанностью сообщить, что на прошлую Пасху, будучи гостьей в моем доме, ваша подопечная вела себя столь шокирующим образом, что я с трудом нахожу слова для ее поступка. Вечером, во время нашего ежегодного бала, Катарина Луиза пыталась бесстыдно соблазнить одного из моих партнеров. К счастью, я вовремя вмешался. Бедняга был потрясен. Он человек женатый, отец семейства, известный своими добрыми делами и благотворительностью. Ее разнузданное поведение заставляет опасаться, что она может быть поражена модной болезнью – нимфоманией…
Кит смяла бумагу и бросила на стол. Она понятия не имела, что такое нимфомания, но звучало это ужасно.
– Тут все ложь, от первого до последнего слова. Ты не можешь этому верить.
– У меня не сложилось определенного мнения. Поэтому я решил поговорить с тобой, когда приеду в Нью-Йорк в конце лета. Именно по этой причине я и просил тебя пока остаться в городе.
– У нас договор. Ты не имеешь права отступать от него только потому, что Гамильтон Вудуард осел.
– Осел?
– Именно, – подтвердила она, ощущая, как горят щеки.
– Хочешь сказать, что не имеешь привычки предлагать свою благосклонность?
– Хочу.
Его взгляд остановился на ее губах, вынуждая снова вспомнить о том, что было между ними всего несколько часов назад.
– Если письмо действительно лжет, – спокойно заметил он, – почему ты без всякого сопротивления упала в мои объятия? Чем ты объяснишь это? Или таковы твои представления о приличном поведении?
