Выпустив колечко дыма, Вознюк усмехнулся:
— Не хвастайтесь, Лютый, продолжайте.
Замечание не смутило бухгалтера:
— А что продолжать… Я ж говорю, что все там сволочи. Почувствовала бывшая голытьба себя вольготно при советской власти. Забулы, скурвины сыны, сорок пятый год… — Глаза Полийчука загорелись недобрым огнем. — Ничего, придет еще наше время, припомню всем. А уж агронома того — по кускам. Медленной смертью подыхать будет, собака! — закончил он с яростным шипением.
«Сделает, — поверил Вознюк. — В самом деле — Лютый».
— Вот что, Лютый, — сказал строго Вознюк, — потрохов никому не выпускать. Запрещаю. Штучки свои бандеровские забудьте! Сегодня убьете одного, а завтра двое вас на тот свет отправят. Вместо одного парторга пришлют другого. Вас и так не любят.
— Кого это «вас»? — дернулся Полийчук.
Чеканя слова, Вознюк резко ответил:
— Вас, кротов подземельных! Тоже мне— «герой» ножа и обреза! Вашего брата в Германии столько, что до самого Гамбурга раком не переставишь. «Самостийники»!.. Слушайте меня и не ерепеньтесь. Чтобы ни в Дубровичах, ни в других деревнях поблизости фокусов больше не случалось. И пожаров тоже, — добавил он многозначительно.
Полийчук повернул к нему потное лицо:
— А вы откуда знаете?
— Знаю, раз говорю. И не задавайте дурацких вопросов. Скоро Лиза придет. Так вот, говорю, парторга не трогать! Раз. Листовок не развешивать! Два. Никого не пугать! Три. Тихо чтобы было. А теперь поговорим о границе. Схему я посмотрел, на бумаге она красивая… Выкладывайте, что знаете. Только не тяните, как у девок на посиделках. Одну минуту. — Вознюк сделал предостерегающий жест и выглянул в окно.
Расположенная на городской окраине улица и тускло освещенная редкой цепочкой фонарей была безлюдна. Вдали, над центром города, полыхало зарево огней.
— Может перекусим? — несмело спросил Полийчук. У него давно сосало под ложечкой, а глядя на непрестанно жующего Остапа, еще больше хотелось есть.
— Потерпите!
Вознюк отвернулся от окна, снова сел рядом.
— Вы дурак, Лютый, — незлобиво вдруг бросил Вознюк сбитому с толку Полийчуку. — Это я о пожаре вспомнил. Что это дало вам?
Полийчук молчал. Он был дезориентирован и напуган. Вместо похвалы — разнос. А ведь как старался. Головой рисковал…
— Повторяю, — мягче проговорил Вознюк, — в селе вы должны быть самым тихим человеком. Никакого вредительства. Линия вашего поведения в Дубровичах — скромный сельский активист, честный труженик, преданный советской власти. С пограничниками не теряйте связи. Можете заходить на заставу, если только это не будет вызывать у них подозрений. Осторожности учить вас не надо. Поняли?
