История Советского Союза. 1917-1991 | страница 33

Впоследствии некоторые армейские офицеры, либеральные партии и многие социалисты-революционеры изменили свое мнение, придя к выводу, что было необходимо воевать с большевиками. Однако к тому времени это означало гражданскую войну, в которой у большевиков уже были большие преимущества.

Уже после роспуска Учредительного собрания не было ясно, какого типа правительство смогут создать большевики, каковы будут его отношения с местными советами как с местными средоточиями власти, а также — какую поддержку оно получит от различных слоев населения. Большевики призывали передать “всю власть Советам”, но Ленин явно не безоговорочно принимал этот лозунг, и способ, каким он создал Совнарком, не предвещал хорошего будущего децентрализованному правительству. Большевики также много говорили о “диктатуре пролетариата” и назвали свое правительство “рабоче-крестьянским”, но как мог пролетариат воспользоваться своей новообретенной властью? Какими должны были быть отношения между новыми централизованными органами советского правительства (признанные все еще по большей части лишь на бумаге) и органами вроде профсоюзов и фабричных комитетов, которые хотели защищать свои собственные, более узкие интересы?

На эти вопросы у большевиков не было совершенно никакого ясного ответа. Как мы видели, они разделились по вопросу о том, как брать власть и даже нужно ли ее вообще брать.

Даже у самого Ленина не было четкого представления, как он собирается управлять огромной, раздробленной, истерзанной войною страной. Он это полностью признавал. Незадолго до захвата власти он говорил: “Мы не делаем вида, что Маркс или марксисты знают дорогу к социализму в деталях. Это чепуха. Мы знаем направление пути. Мы знаем, какие классовые силы ведут нас по нему, но конкретно, практически, его покажет опыт миллионов, когда они решат действовать”.

У него было общее видение, изложенное в работе “Государство и революция”, как простые рабочие и крестьяне вступают во владение исправно работающим механизмом империалистической экономики. В ранние дни нового режима он часто возрождал это видение, говоря о нем языком, в котором смешивался демократический волюнтаризм с безжалостной авторитарностью. “Товарищи рабочие, — заклинал он 5 ноября 1917 года, — помните, что вы сами управляете государством. Никто не собирается вам помогать, если вы сами не объединитесь и не возьметесь за все государственные дела. Сплотитесь вокруг своих советов, укрепите их. Беритесь за работу прямо здесь, у самых истоков, не ожидая приказов. Наведите строжайший революционный порядок, подавляйте безжалостно все анархические выходки пьяных хулиганов, контрреволюционных кадетов, юнкеров, корниловцев и тому подобное. Учредите строжайший контроль за производством и учет продукции. Арестовывайте и отдавайте под трибунал, на суд революционного народа всех, кто осмелится поднять руку на народное дело”. Это была речь утописта, уверенного, что он уже на пороге идеального общества.